Завтра в тот же час

– Да ни хрена я не знаю. Я знаю, что все было неидеально с самого начала, но потом, когда я вернулась, все стало неидеально, но уже по-другому. – Она вспомнила Томми, двоих хорошеньких детей, гигантскую квартиру и порадовалась, что она больше не там.

Леонард кивнул.

– Ясное дело. Ты знаешь, один раз, всего лишь один раз я вернулся и обнаружил, что ты уехала жить в Калифорнию к Серене. Это была катастрофа. Я сделал все, чтобы этого больше не повторилось. Но ты же сама видишь, как это работает: что-то меняется, а что-то нет. Не хочу ударяться в буддизм, потому что я не буддист и, скорее всего, все перевру, но все, что находится за пределами тебя самой, – всего лишь витрина.

Элис покачала головой.

– М-да уж, я уверена, что далай-лама не упоминал витрины.

– Спасибо за поправку, мисс. Ты поняла, о чем я. Есть вещи, которые меняются, а есть те, которые нет. Мы все пытаемся разгрести свой внутренний бардак, но никто в этом особенно не преуспевает. Даже буддисты! Возможно, они упорнее в своих попытках или лучше умеют от этого отстраняться. Важно не время. Важно, как ты его проводишь. Куда направляешь свою энергию… – Леонард закрыл рот на полуслове, а за ним и глаза. Тогда Элис поняла: то, что он в сознании и разговаривает с ней, не значит, что ему лучше. Всех ее усилий все равно оказалось недостаточно. Он обрел любовь, бросил курить, написал еще одну книгу, начал бегать и сделал еще много такого, чего она не увидела, но все это не имело значения. Они все равно оказались там же, где и были.

– Что с тобой происходит? – спросила Элис. Едва произнеся свой вопрос, она поняла, что знает ответ. Дело было не в кока-коле. И даже не в курении. Дело было в том, чем сейчас занимается она и чем Леонард занимался бог знает сколько времени. Она не могла его спасти.

Леонард поднял ладони к потолку.

– Я думаю, любой родитель сделал бы то же самое. Я бы так хотел иметь возможность выходить и на других остановках. Где тебе три, где тебе шесть и двенадцать, где мне тридцать, где мне сорок… – Леонард отмечал точки у себя на руке указательным пальцем, как Дэвид Бирн в клипе «Хоть раз в жизни». – Об этом ведь никто не говорит, по крайней мере, с отцами. Матери, наверное, это обсуждают. Готов поспорить, что обсуждают. Но мне никто ни разу в жизни не говорил, каково это: любить кого-то до безумия и смотреть, как этот человек меняется, превращается в кого-то нового. И ты любишь этого нового человека, но это уже другое чувство, и все это происходит так быстро, даже те моменты, которые кажутся бесконечными.

Он был совершенно прав. Элис подумала, что он может обидеться, если она скажет ему, как сильно он изменился, хотя, разумеется, он и сам был в курсе. Она любила его и сейчас, но не так же, как любила ребенком, потому что он тогда был другим, да и она тоже. Вот чем она занималась все это время, мотаясь туда-сюда. Даже в те дни, когда она не очень много времени проводила с отцом, а вместо этого занималась всякой ерундой с Сэм или проводила весь день в постели с симпатичным мальчишкой-подростком. Она не считала Леонарда безупречным отцом: каждый год на День отца на нее со всех сторон сыпались фотографии отцов с детьми в походе, или за готовкой, или играющих в софтбол, или мастерящих что-то в гараже, или наряженных в смешные костюмы. Леонард никогда не делал ничего подобного. Временами Элис хотелось бы, чтобы было по-другому, но она не могла винить отца за то, что тот был собой. Он был таким, каким был, и она любила его за это, особенно того, молодого, жившего так, будто ему все по барабану. Она все откладывала момент прощания с этой его версией. Что бы ни происходило на той стороне, находила ли она его в сознании или нет, он уже был другим: куда более медлительным и занудным. Никому не дано оставаться молодым вечно. Даже ее отцу, который путешествовал во времени, который создал целые миры, создал то, что его переживет. Который создал ее.

Леонард выжидал, пока ее мысли заполонят собой пространство палаты.

– Терять кого-то нормально, Эл. Рано или поздно это все равно случится. Ты не можешь избавиться от боли и от скорби. Что еще остается в итоге? Звон колокольчиков, как в конце «Беверли-Хиллз», который обещает, что все будет хорошо?

– Я так и знала, что ты невнимательно его смотрел. Да там у всех героев больше травм, чем в реанимации, – рассмеялась Элис.