Завтра в тот же час

– Я и есть уставшая, – сказала Элис, но дело было не только в усталости. Она была смущена, встревожена и взбудоражена. Она уже так привыкла скорбеть в своем настоящем, что теперь просто не знала, как ей себя вести, когда ее отец лежит перед ней в полном сознании. Мысли о том, что Леонард умирает, и о том, какой отпечаток это оставит на всей ее дальнейшей жизни, были тяжелым, но привычным бременем. Не то чтобы Элис справилась с этим, она лишь смогла смириться с тем, что с таким вообще невозможно справиться. Горе – не пазл и не кубик Рубика. Оно приходит и остается. Оно может уйти в другую комнату или отойти от окна, но оно всегда внутри. Это часть тебя, которую нельзя ни прогнать, ни замолить, ни утопить в выпивке, ни выгнать через пот. Она привыкла к тому, что он уже почти ушел, и его уход уже почти стал желанным. Никто не хочет смотреть, как страдает любимый человек. Но вместе с тем она чувствовала, как сильно она устала: устала от того, как напрягается все тело, стоит раздаться телефонному звонку; устала от тревоги, которая охватывала ее, когда она выходила из его палаты; устала от гнетущих мыслей о том, что ее жизнь навсегда изменится и в ней навечно останется эта необъятная дыра. Скоро. Элис казалось, что это ощущение зеркально отражает чувства во время беременности, когда ты знаешь, что твоя жизнь уже никогда не будет прежней. Вычитание вместо сложения. А вот ритуалы похожи. Люди пришлют цветы, открытки, еду. Кто-то добавит ее имя в список дел. Позвонить Элис Стерн. А потом все будет позади, и это снова будет только ее забота. День за днем. Навсегда. У нее ушло много времени на то, чтобы добиться того, чего она добилась, и она сомневалась, что сможет сделать это еще раз.

Она не могла вспомнить, что именно случилось во время ее последнего перехода, – все дни смешались для нее в один. Она подумала, что в этот раз ничего ему не рассказала.

– Ладно, ладно. Выглядишь ты хорошо, – усмехнулся Леонард.

– Не лучше тебя, – ответила Элис. – Я давно тебя таким не видела.

Леонард кивнул.

– Ты знаешь, они понятия не имеют, что со мной происходит. Они, конечно, в курсе, что я умираю, – он улыбнулся этой простой истине, – но не знают, от чего. Наверное, смотрят на мои анализы и думают: «Да у него организм девяностошестилетнего старика». – Леонард пошевелил бровями. Он знал. Разумеется, он знал.

– Пап, у меня не было возможности с тобой поговорить. – Элис попробовала подсчитать: ее шестнадцатый день рождения был двадцать четыре года назад и в то же время вчера, и неделю назад. – Просто расскажи мне, что ты знаешь. Я мотаюсь назад, пытаюсь помочь, пытаюсь исправить, – Элис обвела палату рукой, – все вот это, но сейчас ты впервые в сознании. Я не знаю, что мне сделать, и поэтому просто скачу туда-сюда. Типа почему бы и нет? – Она попыталась выдавить из себя смешок, но он вышел больше похожим на стон. Элис хотелось, чтобы они были дома, чтобы у нее на коленках лежала Урсула. В больницах бывают кошки? Она видела репортажи о собаках, послушных и лохматых лабрадорах, которые умилительно тыкались своими мокрыми носами в руки больных. Леонард бы не хотел, чтобы его лизал какой-то пес, он бы предпочел нестареющее и безграничное величие Урсулы.

– Ну, сторожка работает между тремя и четырьмя часами ночи, и там должно быть пусто, чего обычно не бывает. Я за этим слежу. Вот, в общем-то, и все. Правила есть правила, я выучил это давным-давно. Даже если они бессмысленные. Просто так устроено. Ты это имела в виду? – Леонард улыбнулся. – Научная фантастика должна подчиняться логике только в пределах собственного мира, даже если ее мир – это твой мир.

– Ты это объяснял. Однажды. Кто еще знает? – спросила Элис. – Только мы?

Леонард кивнул, поджав губы.

– Романсы знают. Синди в свое время любила возвращаться в семидесятые и отплясывала там всю ночь напролет. Это было еще до того, как мы переехали на Помандер. Со временем становится труднее мотаться туда-сюда. Точнее, становится труднее возвращаться. Ты это телом чувствуешь. Я долго думал, что это абсолютно безвредно, но… – Леонард тоже обвел рукой палату. – Синди любила зависать в «Студии 54»[25] и танцевать буги-вуги, но через какое-то время у нее начались проблемы.

– Какие проблемы? – Элис подумала о своем собственном теле, об ощущении, что она стала медленнее, о том, как у нее по утрам болела голова, неважно где и в каком времени она просыпалась.

– В глазах двоится, все как будто подрагивает, и чем дальше, тем хуже. Ты хочешь, чтобы было наоборот, хочешь видеть все яснее, но чем дальше ты отдаляешься от определенной точки во времени, тем меньше ты уже можешь полагаться на свою память. Увы, но так все и работает. – Леонард переплел пальцы. Его бледная кожа казалась совсем тонкой.

– А как убедиться, что ты вернешься в то настоящее, в которое хочешь? – Этого она так и не выяснила. – То есть как понять, что пора остановиться?

– А ты знаешь, чего хочешь? – вскинул бровь Леонард.