Завсегдатай

— Что это с командиром? — шепнул в беспокойстве Маруф.

— Командир спокоен, зная, что прав.

Затем вся эта толпа вместе с комиссией зашла в цех, и во дворе стало тихо.

— Я как-то всерьез не думаю об этом, — признался Турсунов, спокойный, не терзаемый муками совести. — Не могу больше ни с чем справиться, Исхак.

— Давай помолчим, — сказал Беков, устало закрывая глаза; думал он о том, какая суета пришла к нему под старость. Хотел бы он действовать, но не мог, все утомляло его.

— Душа твоя чиста, Исхак, — тоном проповедника сказал Турсунов. — Поэтому в ней тишина.

Маруф стоял и внимательно слушал взрослых.

— Иди, — прогнал его Эгамов, — посмотри, что делается в цехе.

«Не надо, чтобы сыновья слушали, когда говорят двое усталых. Они могут неправильно истолковать. Ведь все, что делается в душах взрослых, вся их жизнь так сложна, что сыновьям нужно прожить столько же, сколько отцам, чтобы понять», — решил Эгамов.

В цехе Маруф подошел к Нурову и сказал, что командир сидит во дворе. Оставив комиссию, Нуров вышел во двор. Весь он, вся его одежда была испачкана ржавчиной.

Нуров поздоровался с Вековым, и ему стало жаль приятеля, жаль, что тот выглядит так плохо. Не знал Нуров, о чем говорить с ним сейчас, перевел взгляд на Турсунова.

— Персики те, что я прислал твоей семье, не червивые?

— Нет, жена сварила отличное варенье. Приходи попробовать.

— Надо ужин устроить комиссии. Пусть жена твоя съездит в колхоз за мясом. Машину дам.

— Пиши записку.

Турсунов нагнулся. Нуров положил на его спину блокнот и написал.

Турсунов с благодарностью взял записку и спрятал.

— Слышал, Исхак, насчет ужина? В семь часов в доме Турсунова, — сказал Нуров.

— Хорошо, — рассеянно согласился Беков.

Был командир в растерянности. Сейчас комиссия должна обнародовать решение об участи заводика. Но Беков был в неведенье о теперешней жизни Гаждивана и не знал, что предложить взамен плана Нурова о слиянии Гаждивана с колхозом.

— Что ты думаешь обо всем этом? — осторожно поинтересовался Нуров, садясь рядом с Вековым на ящик.

Оба они смотрели на унылый двор.

— Сейчас мы должны решить все, — сказал Нуров. — Люди ждут… Есть у тебя, Исхак, какие-нибудь соображения?

Стоявший сбоку Эгамов весь напрягся. Он больше всех ждал и переживал. Он не хотел, чтобы так изменился облик Гаждивана, место молодости, отваги, любви и преданности командиру.

Бывшему адъютанту не терпелось услышать из уст командира более человечный, чем у Нурова, план. Ведь сколько было разных идей у командира, сколько раз он менял проект Гаждивана, находя более верное, с точки зрения Эгамова, решение. А ведь тогда, в тридцать втором, было гораздо труднее. Голая пустыня, и все надо было начинать. Тогда было в тысячу раз труднее, но командир Эгамова с честью выходил из положения.

Но почему сейчас молчит командир? Почему он растерян?

— Командир! — закричал Эгамов, чтобы вселить в него уверенность. — Никто, кроме вас, не имеет права решать судьбу Гаждивана. Никто!

Он хотел высказать все, что накипело в его смя тенной душе, но вышла комиссия из цеха, за ней вся эта любопытствующая толпа, и они направились для окончательного решения в контору.

— Представляю вам Бекова, — сказал, подводя командира, Нуров.

— Чем занимается товарищ Беков? — спросил главный комиссии.

Вопрос этот, как острый нож, кольнул сердце бывшего адъютанта.

— Товарищ Беков — основатель Гаждивана.

— Да, да, нам говорили. — Комиссия разочарованно оглядела Бекова.

Эти молодые люди из комиссии, видимо, заранее создали в своем воображении облик основателя Гаждивана как человека героического и романтического и теперь вместо того, воображаемого Бекова увидели человека очень старого и немощного.

Комиссия и четыре гаждиванца зашли в контору еле уместившись в сырой желтой комнате.

комиссия села за стол и начала рассматривать документы, четыре-пять томов разной переписки, справок, отчетов, приказов, заявлений, переворачивала страницу за страницей полуистлевшую бумагу, где все написанное давно уже потеряло смысл.

А все, кто ходил за комиссией, остались во дворе Окружили со всех сторон контору и стали ждать своей участи, время от времени заглядывая в окна.

Маруф тоже был с ними. Думал он, напрягая свой юношеский ум, и очень боялся, что отец его от всех сложных переживаний может слечь в постель.

Так как заводик давно сгнил и развалился, решено было официально закрыть его. Полчаса комиссия подсчитывала убытки. У гаждиванцев, никогда не слышавших, что на свете могут быть такие большие деньги, печально засверкали глаза.

Нуров изложил свой план переустройства Гаждивана. Он просил, чтобы рабочую силу передали ему для колхоза. Гаждиван должен стать поселком, и когда Нуров купит буровые машины и просверлит землю, где таится пригодная для жизни вода, то пустит он эту воду по высохшей реке Гаждиванке, и оттуда она побежит по трубам для нужд консервного и винодельческого цехов.

Эгамов не мог трезво воспринимать все то, о чем говорилось в этой комнате. Утомленный, подавленный непонятным поведением командира, он почувствовал, что теряет самообладание.