Вместе с тем всюду, где это представлялось допустимым со стороны литературно-стилистической, мы оставляли в неприкосновенном виде и повторения, и абсолютно или почти абсолютно одинаковые, устойчивые, «застывшие», или окостенелые, «формулы» типа «lors ot mult grant desacorde» («тогда случилось великое несогласие»), «lore lor avint» («тогда случилось у них»), «en cel termin lor avint» («в это время случилось у них») и т. п. То же самое относится к «монотонным», на современный взгляд, исторически же идущим от устной, эпической традиции (вовсе отрицать ее влияние, конечно, не приходится) и, естественно, мало заботившим хрониста своим «унылым» однообразием переходам от какой-либо части фразы к другой, где «мостиком», служит соединительный союз «и» («et il envoient a lui, et priolent... Et il les mena des respit et respit, et lor faisoit» — «и они послали к нему, и просили»... «и он назначал им один срок за другим»; «и он делал...» и т. д.). Такой ригористичный подход утяжеляет стиль перевода и приводит порой к «корявости», чуждой приглаженной литературной речи всякого нынешнего исторического рассказа, — перевод как бы поневоле трансформируется, лишается литературной «закругленности». Однако такие «шероховатости» органически свойственны писательской манере хрониста, и мы не считали уместным исправлять его стиль в соответствии с современными требованиями. Хотя, несомненно, он был в отличие от своего меньшого собрата по оружию и по «перу» — Робера де Клари образованным человеком и даже, как предполагали некоторые исследователи, вел во время похода какие-то записи (дневниковые записки о происходившем), на которые впоследствии мог опереться диктуя свои мемуары писцу,— все же, подобно речи Робера де Клари, изложение событий у Жоффруа де Виллардуэна не отличалось ни богатством, ни разнообразием лексики и фразеологии. Это типично средневековый хронист: его выразительные средства ограниченны, словарный фонд скуден, синтаксическая изобретательность и гибкость слабы. Как и у других западных авторов исторических произведений того времени, написаны ли они по-латыни или на родном языке (последнее представляло собой редкость в XIII в., и «Завоевание Константинополя» Жоффруа де Виллардуэна — один из немногих примеров обращения тогдашнего историка к формировавшемуся национальному языку!), в передаче материала хронистом немало «общих мест». Он не утруждает себя отыскиванием каких-то свежих, не стертых речевых оборотов, использование которых придало бы всему складу повествования большую нюансированность и наглядность.
Со своей стороны переводчик поэтому тоже старался донести до читателя эти и другие особенности строя речи мемуаров Жоффруа де Виллардуэна и совсем не стремится сглаживать ее «шероховатости», вносить нарочитое «разнообразие» в эпически бедную лексикой манеру письма автора, короче старался не ломать собственным литературным вторжением своеобразную стилистическую ткань хроники и не «приподнимать» литературное обличье оригинала до современного уровня. Напротив, в меру своих сил переводчик добивался того, чтобы возможно ближе к оригиналу воспроизвести общий тон и фразеологический колорит хроники с ее непоследовательностями, с ее связанными чисто внешним образом переходами от одной группы фактов к другой, «неуклюжими» хронологическими перебивками, чаще всего встречающимися там, где автор повествует об утверждении завоевателей на территории захваченных ими византийских земель.