Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога

Операция шла шесть часов. Я сидел в маминой палате, пытаясь читать книгу, и ждал хороших новостей. Но мама не попала в 92 %. К сожалению, она оказалась среди тех 8 % людей, кому операция не помогла. Это был удар и для нее, и для всей нашей семьи. Но годы работы в медицине научили меня искать объяснения и новые решения, вместо того чтобы впадать в отчаяние. Я изучил причины неудачи 8 % операций и позвонил нейрохирургу:

– Вы устранили конфликт между нервом и одним сосудом. Но там, похоже, есть еще один сосуд. Надо найти и устранить этот конфликт.

– Это лишь предположение. Но такое возможно, да. И это еще одна операция. Мы ни разу не оперировали дважды по поводу болезни Бриссо.

– В чем опасность? Что может пойти не так?

– В общем-то, ни в чем, наверное. Риски примерно такие же, как при первой операции. Но согласится ли она сама?

– Я поговорю с ней.

Убедить маму повторно лечь на операцию оказалось сложнее, чем в первый раз. Но она в конце концов поддалась. Вторая операция тоже длилась шесть часов. Нейрохирург действительно нашел затаившийся нейроваскулярный конфликт – целый клубок мельчайших сосудов, плотно прилегающих к лицевому нерву в нетипичном месте. Я помню, как ее на каталке привезли в палату. Она находилась под воздействием сильных анальгетиков. Я кормил хлебом голубей: голуби прилетели к ее окну, много голубей, целая стая. Я ждал, когда мама проснется.

Гемиспазмы? Они исчезли. Вторая операция оказалась успешной. Болезнь, которая искажала красивое, доброе лицо мамы на протяжении двадцати лет, ушла насовсем. Я кормил голубей и робко, боясь спугнуть победу, думал: «У нас получилось». Получилось!

3

Выздоровление мамы стало большой радостью для нее самой, для меня и нашей семьи, для близких и дальних родственников, для друзей и соседей. Хотя, кажется, слово «радость» не столь точно описывает то, что я чувствовал. Представьте, что вы двадцать лет несете тяжелый груз. Не сказать, что прямо неподъемный, но и не легкий. Нести его можно. И даже привыкнуть к нему можно. И даже перестать замечать его большую часть времени. А теперь вообразите, что этот груз вы сбросили. Что вы чувствуете? Свободу и легкость – вот что. Именно это я и чувствовал: свободу от двадцатилетнего груза переживаний и удивительную бодрящую легкость.

Я подумал: «Теперь могу идти куда хотел». А хотел я стать писателем. Работа в медицине, с которой я внутренне так и не слился, теперь может быть завершена. Потому что миссия выполнена. Нет, я не сожалел о годах, прожитых в роли врача. Никакая судьба не дала бы мне того, что я получил благодаря медицине: все эти годы я изучал самого доброго, самого умного и самого страшного обитателя нашей планеты – человека. Я находился с ним в тесной близости – в моменты его страданий и в моменты счастья. Я видел, как он умирает. Я выходил из палаты интенсивной терапии и говорил побелевшим от страха родственникам: «Ваш сын умер». И с трудом себя сдерживал, чтобы не зарыдать вместе с ними. Иногда я шучу, что после сотой смерти к этому привыкаешь, но те, кому доводилось видеть сотни смертей, не покупаются на эту шутку. В моих словах лишь боль и горечь. Но я видел также радость тех, кто был спасен. Радость людей, победивших страшные болезни. Бесконечную радость их близких. Благодаря медицине я живу с тысячекратно усиленным чувством жизни и смерти. Нигде больше я этого не получу.

Но я смотрел вперед и все же не видел убедительных причин оставаться в медицине. У меня исчезло «для того, чтобы», а без «для того, чтобы» я не мог и не хотел продолжать быть врачом. При всем моем благоговении перед Жизнью, как таковой, при всем моем сочувствии к жизням, доверившимся мне, была еще одна жизнь – моя. «Как насчет моей жизни? – спрашивал я себя. – Что есть моя жизнь? О чем она?»

Некоторое время я продолжал по инерции делать то, что делал: принимал пациентов, ставил диагнозы, назначал лечение, наблюдал за динамикой выздоровления. Делал это уже как частнопрактикующий врач и психотерапевт – ушел из больницы, взял в аренду уютный кабинет и стал работать в свое удовольствие. Частная практика освобождает тебя от духа и запахов больницы. От понедельничных планерок. От белого халата. От постылой, никому не нужной писанины. Это шаг к свободе.

У меня появилось время. Время остановиться и посмотреть, что творится вокруг и внутри. Обдумать и понять свою жизнь.