Заветы предательства

Видение начало рассеиваться, и я ощутил, как твердый осязаемый мир возвращается на привычное место. По залитой солнцем степи пошли круги, как на воде, и я различил темные провалы под нею.

Мне хотелось остаться. Я знал, что возвращение в мир пяти чувств будет болезненным.

Снова взглянув на человека, я попытался разобрать черты Его лица до того, как перестану грезить.

Увидел я только свет, что блистал и вертелся вокруг ярчайшего ядра. В нем не было тепла, одно лишь сияние. Он казался холодным солнцем.

Но, когда Его свет исчез, я испытал чувство потери.

Проснувшись, на сей раз по-настоящему, я затрясся от холода. Руки и ноги покраснели, как сырое мясо, и тупо ныли. Когда попробовал встать, суставы пронзила острая боль. Саднило все тело, казалось, что меня освежевали.

Уже рассвело, степь подо мной затянул молочно-белый туман. Над равниной стремительно несся птичий клин — все наши конные воины передвигались в таком же строю. Сквозь мглу поднимались бледные струйки дыма, последние напоминания о кострах, что пылали в ночи.

Я заставил себя подняться, и через некоторое время муки немного ослабли. Попрыгал, помахал руками, чтобы разработать локти и колени. Упражнения помогли: хотя я по-прежнему сильно мерз, кровь снова побежала по жилам.

Видения не забылись, и я понимал, в чем их смысл. Уйг, старый задын арга нашего хана, предупредил меня об этих грезах. Они и были Испытанием Небес — явившись однажды, видения больше не покидали тебя.

Не знал, как отнестись к этому. С одной стороны, подтвердился мой дар, в который я всегда верил. С другой — успех предрекал мне одиночество.

Задын арга не является воином. Он не странствует по равнинам в лакированной броне, сражаясь за своего хана. Он ведет одинокую жизнь, не покидает геры, его все время охраняют и заставляют гадать по смрадным кишкам или звездам. У задына арга почетная служба, но не самая почетная. А я, как и все мальчишки племени, мечтал скакать по степи, нести войну врагам моих братьев и моего правителя.

Пока я дрожал там, на склоне Улаава, и смотрел, как туман рассеивается над просторами внизу, мне пришло в голову рассказать своим, что я провалил испытание. Что мои золотые глаза оказались всего лишь странным безвредным отклонением.

Я даже вообразил, что увиденное мною было обычным сном, какие случаются у каждого. Попытался заставить себя поверить в это.

А потом взглянул на свои ладони. На кончиках пальцев остались красные пятна.

Не желая смотреть на них, я втянул кисти в рукава кафтана и побрел назад той же дорогой, что и поднимался сюда.

Той ночью я превратился из одного создания в другое. Моя жизнь коренным образом изменилась, и за последующие тяжелые годы я постепенно осознал, насколько. Тогда, впрочем, никаких перемен не ощущалось. Я был еще ребенком и ничего не понимал в силах, что пробудились внутри меня.

Даже сейчас, больше века спустя, я в этом смысле остаюсь ребенком. Как и все мы, имеющие дар: мы знаем очень мало, наше зрение очень ограниченно.

И в том наше великое проклятие и великое благословение. Ведь если бы мы знали больше и видели более совершенно, то обязательно сошли бы с ума.

Спускался я дольше, чем забирался наверх. Часто спотыкался из-за онемевших ног, поскальзывался и катился вниз по каменистым осыпям. Потом, когда солнце полностью взошло, зашагал увереннее. Добравшись почти до самого низа, в устье долины, по которой поднимался днем ранее, я замер.

Издали мне открылся лагерь моих спутников — то, что от него осталось, — и я сразу понял, что начались неприятности. Пригнувшись за пнем, я сощурился и посмотрел вдоль длинного извилистого речного русла туда, где расстался с воинами хана.

Адуун пропали. На земле я разглядел тела в неестественных позах. У меня быстрее заколотилось сердце; двенадцать бойцов пришли со мной в горы, двенадцать трупов лежали вокруг потухшего костра.

Я прижался к пню, не зная, что мне делать. Понимал, что должен вернуться к хану, но и то, что теперь беззащитен в степи. По равнинам нельзя путешествовать в одиночку, во всем Алтаке для тебя не найдется укрытий.

Возможно, я прождал бы там дольше, но услышал, как кто-то приближается ко мне. Где-то наверху раздался треск ломающихся веток и громкие беспечные голоса солдат. Они пели на неизвестном мне языке.

Одно слово вспыхнуло в моих мыслях, и кровь застыла у меня в жилах.

Кидани!

Каким-то образом я разминулся с ними по дороге вниз — наверное, они выслеживали меня ближе к вершинам, и лишь благодаря слепому везению я остался незамеченным.

Враги пробирались через подлесок вблизи от меня. Вполне возможно, там были и другие кидани — ползали по Улааву, словно растревоженные муравьи.

Недолго думая, я выскочил из укрытия среди деревьев и со всех ног помчался туда, где лежали убитые воины хана. Поскальзываясь на крутом уклоне, я слышал крики солдат — они увидели меня и неуклюже бросились следом.

Я бежал что было сил, чувствуя, как пылают легкие и начинается одышка. Бежал, как затравленный зверь, подгоняемый страхом, и не оглядывался.