Заветы предательства

Так или иначе, эти летописцы сообщали о местах, про которые я никогда не слышал, и о людях, что никогда не существовали, вроде «великого князя Мундус Планус». Не знаю, откуда они взяли подобные имена. Когда мы сражались с кидани, то называли их императора по его титулу — каганом, ханом ханов, и понятия не имели, как звучит его родовое имя. Позже, впрочем, я отыскал его — Кетугу Суого. У нас мало собственных архивов, поэтому такие знания не распространены. Вероятно, я один из немногих, кому известно, как звали Суого, и, когда я умру, его имя сгинет со мной.

Имеет ли это значение? Важно ли, что мы якобы сражались с человеком, который никогда не жил на планете, о которой я никогда не слышал? Думаю, да. Имена значимы; история значима.

Символы значимы.

Я шел один, поскольку так было нужно. Хан не послал бы в горы столь драгоценную вещь, как я, если бы это зависело от него. Будь его воля, он отправил бы со мной бойцов своего кэшика и связал бы их клятвой защищать меня. Враги ведь могли узнать о моей уязвимости и попытаться выкрасть в пути.

К сожалению для хана, Испытание Небес не проходили толпой. На Чогорисе у нас были странные, застенчивые боги: они являлись лишь одиноким душам и только там, где земля возносилась навстречу бесконечному небу, где завеса между мирами грозно истончалась.

Поэтому, даже зная о поджидающих меня опасностях, воины хана остались у подножия гряды, и я взбирался на вершины без сопровождения. Начав подъем, я не имел права оборачиваться. Ветер уже обжигал меня холодом, задувая под грубый кафтан и покусывая кожу. По пути наверх я дрожал, обхватывал себя руками и пригибал голову.

Долины гор Улаав славились своей красотой. Талая вода ледников, сбегая в тенистые впадины под пиками, собиралась в озера кобальтового оттенка; хвойные леса, спускаясь по громадным скалистым плечам хребта, накрывали их темно-зеленым плащом, плотным и глянцевитым, как лакированная броня. Небо над вершинами, прозрачное, как стекло, синело настолько ярко, что при взгляде на него болели глаза. Все вокруг было твердым, суровым, чистым. Даже замерзая, я восторгался природой. Поднявшись к самой выси, я осознал, почему боги обитали именно там.

Кроме понимания, ко мне ничего не пришло — ни видения, ни магические силы, ни всплески сверхъестественной мощи. Единственным знаком моей уникальности оставались золотые глаза, но до сих пор они приносили мне одни лишь неприятности. Если бы не хан, со мной, наверное, уже давно бы покончили, но он распознал мои способности еще раньше меня. Правитель был дальновидным человеком и вынашивал относительно будущего Чогориса замыслы, в суть которых я по малолетству не проникал. Также хан знал, насколько полезным я стану для него, если пройду испытание.

Я взбирался дальше, следуя почти не хожеными тропками, едва заметными на сыпучем щебне. С головой, кружащейся от разреженного воздуха, я остановился высоко на крутом восточном склоне и увидел, как далеко прошел.

Хотя на севере еще не закатилось солнце, обе луны Чогориса уже взошли. Подо мной широко расстилался восточный Алтак, бесконечная равнина низкорослых кустарников, до края которой не добирался ни один путник. С вышины я различал в степи искорки походных костров, разделенных огромными пустыми пространствами под хмурым небом.

Эти края принадлежали моему хану, хотя в те дни их еще оспаривали другие кланы и племена. Дальше к востоку, за горизонтом, лежали владения кидани.

Никогда прежде не видел столько земель. Я сел, прислонившись к выступу голой скалы, и уставился на раздолье перед собой. У пиков кружили ночные птицы, и первые звезды загорались на морозно-голубых небесах.

Не знаю, как долго я просидел там — одинокая душа, беззащитная на склонах Улаава, дрожащая в ночи, что накрыла планету.

Надо было развести костер. Надо было устроить себе укрытие. Но я, по непонятной причине, ничего не делал. Возможно, сильно утомился во время подъема или страдал от дурноты в разреженном воздухе. Так или иначе, я сидел, скрестив ноги, и взирал на темнеющий Алтак, который зачаровал меня крохотными золотыми огоньками на равнине и пленил их серебряными отражениями на небесном своде.

Мне казалось, что я в правильном месте. Я чувствовал, что не нужно ничего делать, или менять, или шевелиться.

Если что-то и должно произойти со мной, то совершится оно здесь. Я буду ждать, терпеливо, как адуу[5] в узде.

Оно само найдет меня. Я достаточно странствовал.

Внезапно я очнулся.

Видимо, прошло много времени: черно-бархатное небо усыпал блистающий звездный покров. Далекие бивачные костры еще мерцали в степи, что приобрела очень глубокий синий оттенок. Стоял жестокий мороз, вокруг меня ветер шуршал сухими ветвями.

На моих глазах один за другим угасали огни Алтака. Мигая, они исчезали из бытия, и равнина становилась еще более пустой, однородно безликой.