Заставлю вспомнить Русь...

Перед ним во всю ширь расстилалось безбрежное, сливавшееся вдали с горизонтом море. По его синей глади скользили боевые русские ладьи с раздутыми ветром парусами, борта их были увешаны червлёными щитами. В одной из них сидел Микула: с потрескавшимися от жажды губами, почерневшим от солнца и ветра лицом, ввалившимися от голода и усталости глазами...

Но разве это море? Перед ним высились остроконечные горные пики, их склоны поросли изумрудными лесами, вверху, где пики соприкасались с облаками, под лучами солнца ярко сверкали ледники. От горных великанов до самого окоёма уходили кудрявые шапки отрогов, в ущельях виднелись бурные, стремительные реки, в живописных долинах раскинулись селения с красочными домиками. Слабый прохладный ветерок приятно гладил кожу, ноздри щекотал сладковатый запах цветущих деревьев, в уши вливалось мелодичное журчание лесного ручья, нарушаемое оживлённым птичьим гомоном...

Однако что это, куда делись горы? Прямо на Микулу, прикрываясь щитами и выставив жала копий, неумолимо надвигались сплошной стеной ромейские центурии. Раздирали уши отрывистые звуки чужой военной музыки, першило в горле от поднятой ногами легионеров пыли, яростью и злобой сверкали глаза приближавшихся к нему врагов. Против византийцев, выставив навстречу их копьям щит, сжимая в руке обнажённый меч, стоял среди дружинников он, тысяцкий Микула. Две железные стены столкнулись, звон и лязг оружия повисли в воздухе, страшно закричали раненые, зашлись в предсмертном хрипе умиравшие. Рубился с обступившими его недругами Микула, перехватывал и отбивал мечом чужие удары. Щедро рассыпал свои. И вдруг мелькнула перед самыми глазами полоса вражьей стали...

Микула вздрогнул так, что едва не уронил факел. Широко открыв глаза, несколько мгновений неподвижно стоял на месте, не в состоянии осмыслить, где находится и что с ним происходит. Пещеру заволакивал мрак, лишь в небольшом пространстве, которое мог осветить слабо горевший факел, клубились волны седого тумана. Тысяцкий вновь ощутил резкий, неприятный запах пещеры, плечи непроизвольно передёрнулись от промозглой сырости подземелья.

Громкий, полный ужаса крик великого князя заставил Микулу снова вздрогнуть. Он шагнул на звук голоса в клубы тумана. Откинув назад голову, прикрыв лицо руками, Игорь медленно пятился от священного источника. Его лицо было мертвенно-бледным, глаза закрыты, губы перекошены. Чувствуя, как в душу вползает безотчётный страх, Микула схватил великого князя за плечи и тряс до тех пор, пока тот не открыл глаза. Они были пусты и безжизненны, взор Игоря упирался куда-то в каменный потолок и ничего не выражал, тело бессильно обвисло в руках тысяцкого. Постепенно взгляд великого князя стал осмысленным, щёки порозовели, глаза скользнули по пещере и клубам тумана, остановились на лице Микулы.

   — Тысяцкий, где я? Что со мной? — еле слышно спросил он.

   — Ты у священного источника, княже. И только сейчас говорил с богами.

Игорь встрепенулся, провёл рукой по лицу. Его губы плотно сжались, в глазах появился блеск.

   — Где кудесник, тысяцкий?

   — У священного источника.

Волхв стоял на коленях у расщелины в той же позе, что вначале: лицо поднято, руки вытянуты к потолку. Вода, ранее заполнявшая расщелину едва до половины, теперь бурлила у самого верха, перехлёстывая временами через край и заливая пол пещеры. Лицо волхва было неподвижно, глаза прикрыты, он будто одеревенел и казался неживым. Однако стоило Микуле положить ему на плечо руку, как волхв зашевелился, открыл глаза.

   — Боги вняли нашей мольбе, пришли к своим внукам, — размеренно зазвучал в тишине подземелья его голос. — И мы за это не поскупимся на щедрые дары, исполним их волю. О боги, будьте всегда с внуками-русичами!

Закончив разговор с небожителями, волхв поднялся с колен, опёрся на клюку. Зорко и пытливо взглянул в лицо Игоря.

   — Княже, что поведали тебе боги? Что приоткрыли они из грядущего?

Брови Игоря сошлись на переносице, он ушёл в себя. Было видно, что князь пытался до мельчайших подробностей воскресить в памяти только что пережитое.

   — Я видел море, старче, — начал рассказывать он, — необъятное, синее. Оно из края в край было покрыто русскими ладьями, полными воинов. Вдруг море куда-то исчезло, а вместо воды ладьи окружило пламя, достигавшее неба, которое стало жадно пожирать ладьи и воинов. Это было страшно, старче. Я до сих пор чувствую, как горит у меня от жара лицо и пересохло в горле.

   — Был ли в пламени и ты, княже?

   — Нет, я видел происходившее как бы со стороны. Однако прежде чем боги вернули мои глаза и разум снова в пещеру, я взглянул вниз, на собственные ноги. И узрел, что стою по колени в крови.