— Нет. Хазарская конница уже была сосредоточена у Белой Вежи и вторглась бы на Русскую землю прежде, чем мои посланцы достигли Итиль-кела и встретились с каганом. Я поступила так, как только и могла поступить в моём положении — вбила клин между ромеями и хазарами, заставив патрикия Варду разорвать соглашение со степняками о совместных боевых действиях против Руси. А оставшись без союзника, каган не осмелился начинать войну в одиночку.
— Но как ты смогла вбить клин между императором и каганом? Когда дело пахнет богатой добычей, союз таких хищников нерасторжим, против него бессильны прежние разногласия и обиды.
— Знаю. Поэтому сделала так, чтобы союз между Новым Римом и Хазарией стал выглядеть не союзом императора и кагана против великой русской княгини, а сговором христианского и иудейского владык против христианской правительницы. А это не одно и то же. Особенно сейчас, когда Первый и Второй Рим борются за право стать главной, и единственной, столицей христианства в мире.
— Не понимаю тебя. Христианский владыка, судя по твоим словам, — это император Византии, иудейский — каган Хазарии, а кто христианская правительница?
— Я, — спокойно сказала Ольга и, сунув руку за вырез платья, вытащила оттуда небольшой серебряный крестик на такой же цепочке и показала его Игорю. — Чтобы разрушить сговор императора с каганом и спасти Русь от их вторжения, я стала христианкой, духовной сестрой императора и патрикия Варды. В результате они не посмели поднять оружие на свою сестру по вере, тем паче вкупе с каганом-иудеем.
Несколько мгновений Игорь рассматривал православный крестик, который впервые в жизни видел так близко, затем брезгливо скривил лицо. В его глазах, из которых до сих пор не исчезло выражение отрешённости, мелькнул гнев, повернувшись от окна, он оказался лицом к лицу с Ольгой.
— Что ты сказала? Повтори! Повтори громче, ибо я не верю своим ушам! Повтори скорей! Я жду!
— Чтобы разрушить сговор императора-христианина и кагана-иудея, не допустив их нападения на Русь, я была вынуждена принять христианство, — так же спокойно ответила Ольга. — Отныне я христианка, и законы стародавних русских богов не властны надо мной. Это та цена, которую мне пришлось уплатить, чтобы ты возвратился в прежний Киев, а не на его пепелище, чтобы вскоре увидел своего сына, а не справлял тризну по мне и не появившемуся на свет нашему ребёнку...
Но Игорь уже не слушал Ольгу.
— Как ты посмела отступиться от веры предков? — почти кричал он. — Как могла предать наших богов и открыть душу и сердце чужому Христу? Ты, великая русская княгиня, моя жена, стала христианкой! Ромеи силой и хитростью пытаются навязать нам своего Христа, однако Русь успешно противится этому, а ты добровольно отреклась от родных богов-покровителей и стала служить чужеземным...
Ольга не оправдывалась. Потупя голову, она слушала гневную речь мужа, с трудом веря, что всё так счастливо для неё складывается. Ярость Игоря была вызвана тем, что она, став христианкой, не только предала старых языческих богов, но бросила тень на него как на мужа, чьё мнение по данному поводу не сочла нужным узнать, и как на великого князя, водившего с именем Перуна дружины русичей против империи Христа, которая под знамёнами с его ликом причинила Руси столько кривд и горя. Игорь расценивал вероотступничество Ольги как её личное дело, как поступок, касавшийся только их двоих, мужа и жены, когда недобрая слава одного из них ложится чёрным пятном на доброе имя другого. Игорь не смог понять самого главного и наиболее для себя опасного. Она, великая княгиня, бросала открытый вызов всей языческой Руси, олицетворением которой был он, великий князь, она, которой вскоре суждено было стать матерью княжича-наследника, могла воспитать его не отважным внуком Перуна, а послушным слугой Христа. Выдвинь Игорь против Ольги эти обвинения, ей сейчас пришлось бы очень трудно, а в обычной перебранке между мужем и женой, кем бы они ни были, чаще всего верх одерживал не тот, кто прав, а тот, кто хитрее, изворотливее и изощрённее в словесных премудростях. В семейных ссорах она не намерена уступать Игорю!