Застава в степи

Когда шумной гурьбой ввалились ребята и, смеясь, начали показывать в лицах то Осипа, то городничего, то Хлестакова, мы с Генкой сделали вид, что вокруг нас никого нет. Они почему-то тоже делали вид, что с Генкой ничего не случилось. Пришли Фаина Ильинична и шофер, и мы тронулись в обратный путь. Ехать предстояло больше трех часов. Из них только первую половину по асфальту, а вторую по старому грейдеру, который обычно ремонтируют перед уборкой.

Пока автобус катил по асфальту, все шумно переговаривались, пели, острили. Но как только нас стало подкидывать и бросать точно на штормовой волне, разговоры сменились.

— Нет, все-таки в городе лучше, — сделала твердое заключение Лена после очередного удара об стенку. — Асфальт. Театр. Ходи хоть ежедневно.

И вот тут Синицын сказал то, что он думал о коллективном посещении театра. Когда мы немного успокоились, Фаина Ильинична сказала, что в следующую субботу она наметила поездку в краеведческий музей, на встречу с ветеранами войны.

— Видишь, Генка, — толкнул я его в бок. — А ты говорил: нет походов, экскурсий.

— Ну и езжай, — отмахнулся Синицын.

— Так все поедут.

— Все, да не все.

— Почему же?

— Как будто не слыхал, Фаина сказала, что меня будут обсуждать на совете лагеря. Я же знаю, чем это кончится. Вынесут решение: Синицына в город не брать.

— Хочешь, я сейчас попрошу Фаину Ильиничну?

Не ожидая его согласия, я поднялся, маневрируя, прошел к переднему сиденью, наклонившись к самому уху учительницы, спросил, возьмем ли мы с собой Генку. Фаина Ильинична отрицательно покачала головой.

— Хватит с меня театра.

Ребята, наверно, догадались, о ком идет речь, и сочувственно поглядывали на Синицына. Даже Тарелкина и Грачев были огорчены отказом учительницы. Когда я, расстроенный, сел на свое место, Грачев сказал:

— Чего-нибудь придумаем.

— Конечно, — подтвердила Лена. — Обсудим его, вынесем справедливое решение и, если он даст слово, возьмем в музей.

— Обойдусь без ваших справедливых решений и экскурсий. Я вам без музея такое скажу, что вы все ахнете!

— Ну, скажи, — не то попросил, не то разрешил Грачев.

— Дудки.

— А еще обижается, что я называю его индивидуалистом.

— Я индивидуалист, а ты эгоист, — отпарировал Генка.

— Между прочим, эти слова синонимы, — серьезно объяснил Вовка. — Читай в грамматике параграф 32.

— Значит, мы с тобой одинаковые, — съязвил Синицын.

— Одинаковые, да не совсем, — не согласился Грачев.

— Почему же? — удивился Синицын.

Он хорошо знал, что Грачев может другим приклеивать обидные прозвища, но сам терпеть не может, чтобы его называли как-нибудь, кроме Грач — птица весенняя. Тоже мне нашелся… Бауман. Хвастает, что в совхозной библиотеке все книжки перечитал. А сам, по-моему, читает начало, середину и конец. Нахватался всяких слов и теперь при случае щеголяет ими. Генка, зная его такую слабость, нередко заводит Вовку. А завести его — пара пустяков. Спроси у него, что означает какое-нибудь непонятное слово, он и пойдет! Не остановишь. А если заметишь, что объясняет он не совсем точно или просто не точно, тогда Вовка не поленится сбегать, в библиотеку, принести оттуда словарь, докажет свою правоту. Вот и сейчас Генка решил устроить очередное представление.

— Хотя индивидуалист и эгоист — слова синонимы, — пригладил рыжую челку Вовка, — и хотя фамилии у нас птичьи, но разница между нами имеется, и существенная.

— Во-первых, ты отличник, — поддел его Генка.

— Да, это, во-первых, — принял как должное такое признание Грачев. — Во-вторых, я у тебя ни разу ни одной задачи не списывал.

— И я у тебя не списывал.

— Зато у других списывал, а я ни у кого. И в-третьих, ты думаешь только о себе и забываешь о коллективе. Вот как сегодня. Прежде чем бросать коржик, нужно было подумать, чем это кончится для класса.

— Ты же знаешь, что я нечаянно выронил.

— Откуда мне известно, чаянно или нечаянно.

— Ты же сам говорил в театре за меня.

— Вот видишь, — укоризненно заметил Грачев, — опять ты о себе думаешь. А я, когда тебя защищал, думал о нашем классе.

— Выходит, — перебил я Вовку, — ты так же говорил бы, даже если Генка нарочно бросил коржик?

— А как же ты хочешь? — удивился Грачев.

— Договорился, Грачев, — возмутилась Лена. — Так поступает знаешь кто?

Но Вовка не пожелал узнать, кто так поступает.

— Вон уже Старый хутор, — объявил Грачев, указывая в окно, где за бугром маячили верхушки огромных тополей.

Генка как будто что-то вспомнил и, наклонившись ко мне, шепнул:

— Чуть не забыл. Мне старшина рассказал одну историю про этот хутор. Это тебе не «поход в Братск», а в сто раз интереснее.

Я попросил его рассказать эту историю поподробнее, но Синицын ограничился ничего не говорящей фразой:

— Раньше этот хутор назывался Старым, потом Трудовым рассветом, а теперь опять Старым.

— Ну и что?

— А то, что наш совхоз тоже называется «Трудрассвет». Старшина сказал, что так его назвали коммунары.

— Какие коммунары?

— А вот это тайна, — загадочно улыбнулся первый раз за всю дорогу Синицын.

Лагерные будни