Застава

– Люду будто подменили, – в два раза тише, чем раньше, заговорила Надежда Сергеевна. – До весны ждала, надеялась. И вдруг как каменная стена стала. «Здрасьте», «до свидания», «приятного аппетита» – ничего более. Я уж и так, и этак к ней. Прасковья приехала, жила тут март-апрель. Мы долго по вечерам рассуждали, как быть, что делать. Миша к Людмиле как котёнок ластиться пытался. Ничего не помогало. А однажды столкнулась я с ней в коридоре, как раз в майские праздники, а она мне вдруг говорит: «Знаю, где Славу и Серёжу искать. И как отомстить – знаю». Как она это сказала! Меня озноб до костей пробрал. А после она ушла. Помню, оделась во всё чёрное, взяла хозяйственную авоську и молча, не попрощавшись, за дверь. Я думала, в магазин отправилась. А её нет и нет. К ночи супруг мой в милицию позвонил. Ему сказали: если три дня дома не будет, тогда заявление пишите. Написали, со следователем поговорили, в розыск её фотографию отдали. Без толку всё. Сгинула. Вслед за Серёжей и мужем так и сгинула.

– Месть, – прошептал Ворон. – Вот откуда всё началось…

Старушка тем временем направилась к книжным полкам.

– Альбом я себе взяла, на память, – на стол перед Полозовым опустился большой «гроссбух», раздутый и потрёпанный. – Это последний. Восемьдесят седьмого года. Святослав фотографировать любил и Серёжу научил. Частенько они у себя в комнате фотолабораторию устраивали. Много фотографий было. А где сейчас – не знаю. Вот смотрите, это Людмила после защиты. Святослав её на кухне «щёлкнул», она только-только голову помыла… А это Серёжа…

Лис во все глаза уставился на фотографию. С чёрно-белой открытки улыбался веснушчатый мальчишка лет двенадцати с лихими кудрями над высоким лбом. Остроносый, темноглазый, жизнерадостный.

– Похож, да? – хозяйка осторожно улыбнулась.

– Похож, – неуверенно согласился Лис и глянул на старших братьев. Оба сдержано пожали плечами. – Надежда Сергеевна, у него были рыжие волосы?

– Посветлее, чем у вас, но рыжие, – ласково улыбнулась старушка. – В отца пошёл. Ведь Людмила – брюнетка… была.

Лис перевернул страницу.

На групповом фото запечатлелись Людмила Старостина, Надежда Сергеевна и, вероятно, её супруг, а на первом плане – мощный молодой человек странной наружности, возле которого стоял Серёжа. Черты большого лица нового персонажа фотоальбома были размазаны и просматривались плохо, но поза казалась слишком неестественной для здорового человека.

– А кто сидит в кресле? Миша? – полюбопытствовал Лис.

– Миша, – старушка зябко поёжилась и посмотрела на стену позади себя так, будто хотела удостовериться, что сквозь кирпич за ней никто не наблюдает. – Калека он с детства. Мать долго не прожила, отец от него открестился. Только дядька, материн брат, с ним и занимался. В комнату к себе прописал, ухаживал, кормил-поил, взамен ничего не просил. Хороший человек был Валентин Саныч…

Старушка задумалась. Лис выдержал паузу и аккуратно уточнил.

– Был? Он умер?

– Током убило на заводе. Несчастный случай. Как плакали все! А на Мишу смотреть страшно было. Вот так в восемнадцать лет на кресле с колёсами и остался один. Сначала Людмила ему просто по-соседски помогала, а потом они с мужем решили что-то вроде опекунства оформить. Больше года с документами ходили по всяким инстанциям! Я лишь диву давалась: своих забот полон рот, а она чужие себе на плечи взвалила. Но Люда сильная женщина была. Всюду за справедливость боролась. Миша её почитал чуть ли не за мать родную. А с Серёжей возился, как с братом. Умный парень. Хоть двигаться как все не может, а голова ясная! Институт заочно закончил с красным дипломом.

– А можно с ним про Людмилу поговорить? – оживился Лис. – Он, наверное, тоже много про неё помнит?

Надежда Сергеевна медленно расправила юбку на коленях и вздохнула.

– Не поймёте вы его. Говорит едва-едва. Валентин Саныч его хорошо понимал, Люда понимала и Серёжа конечно. А я до сих пор с трудом разбираю, что бормочет.

– ДЦП? – уточнил Тур.

Старушка реплики не заметила и продолжала по-своему:

– Родился такой, на всю жизнь парализованный. Но руки кое-как работают. Целыми днями за компьютером сидит. После того, как Старостины сгинули, замкнулся совсем, – она доверительно подалась в сторону Бориса Полозова. – Боюсь я его. Последние годы что-то странное и плохое с ним происходит. Люди к нему ходят. Иногда такие, что я бы, дай мне волю, к порогу близко не подпустила. От моей помощи отказался. Санитарку нанял. Каждый день приходит: еду готовит, стирает, за ним ухаживает. Говорит, платит хорошо, не то что в поликлинике. Деньги у него нынче есть в достатке. Где, как заработал, не знаю, да и не моё это дело. Но супруг мой покойный как-то раз сказал: в наше время за честную работу гроши получают. Вот и думаю себе: уж не душу ли продал наш Миша? По почте однажды конверт ему пришёл из-за границы, весь уляпаный дьявольскими знаками. Глупость рекламная, наверное, но мне неприятно было. И жалко его. Деньги, какие бы они ни были, человека рядом не заменят.

– А почему Миша до сих пор живёт в коммунальной квартире? – искренне изумился Лис.