Заре навстречу

- Нет, - с чувством превосходства сказал Тима. - Учителя там все вроде жандармов. Это я сам узнал. - И, смутившись, объяснил: - Мне Копытов еще в деревне Лениным хвастал, а он самый злой мужик в Колупаевке, никого зря хвалить не станет.

Потом отец сказал Тиме:

- Знаешь, когда мы пытались взять мужской монастырь, нам помог удивительно смелый мальчик. Перелез незамеченным через каменный забор, пробрался к монастырским воротам, бросил в офицеров гранату и, хотя его тяжело ранили, открыл железный засов на воротах, и мы тогда ворвались.

- А кто этот мальчик?

- Говорят, из тайги с партизанами Анакудинова пришел, мне его увидеть не удалось.

- А он жив?

- Не знаю. Отвезли в больницу к Андросову. Павел Андреевич - отличный хирург, будем надеяться. - И отец стал рассказывать с гордостью, как отважно дрались с офицерами рабочие с затона и мельниц, а также слободские мастеровые. Разводя удивленно руками, отец сказал маме: - Представь, Федор какой умница оказался. Это, собственно, он руководил всем штурмом. Великолепный стратег! Полковник, которого мы там взяли, и тот потом в тюрьме мне Федора хвалил: "Никогда, говорит, не полагал, что так тактически грамотно атаковать нас мужичье будет". Спросил: "Нельзя ли узнать, кто ими командовал?"

Мама рассказывала, как она волновалась, когда на телеграфе принимала из Петрограда декреты о мире и о земле, и как она, взволнованная, выскочила на балкон, держа пук телеграфных лент, и стала читать по ним декреты, и как сотни людей стояли внизу и слушали в тишине. А мама чуть не отморозила себе уши, так как забыла даже накинуть платок.

Папа, протирая вспотевшие очки, взволнованно сказал маме:

- Представь себе, декреты вручили мне написанными от руки в тот момент, когда я пробирался в казарму к солдатам второго батальона, чтобы убедить их перейти на нашу сторону... Ты сама понимаешь, какое историческое и жизненное значение имеют для народа эти великие документы. Естественно, я счел целесообразным прочесть их солдатам. Они уже выстроились с оружием во дворе казармы, но я успел вовремя, выбежал перед ними и объявил: "Товарищи, одну минуту, прослушайте, пожалуйста, великие документы, подписанные Лениным..."

Стал читать, вижу боковым зрением: бросился офицер к пулемету. Конечно, испытываю очень неприятное ощущение. Но солдаты схватили офицера за руки и кричат мне:

"Читай, читай дальше!" И вот дочитал до конца - молчат, потом свалка у них началась, стали офицеров обезоруживать. Тут все обошлось как нельзя лучше.

- А когда ты читал декреты, ты ничего не заметил? - спросила мама каким-то странным голосом.

- Вообще момент исторический, - смущенно пробормотал отец, - но я старался сосредоточиться только на тексте.

- Ичне узнал моего почерка! - обиделась мама. - Ведь это же я для вас переписывала срочно по приказу Рыжиков а.

- Представь, Варенька, не узнал, - смутился отец.

И извиняющимся тоном объяснил: - Понимаешь, очень волновался. Прости, пожалуйста. Читаю, а сам все-таки думаю, вдруг кто-нибудь выстрелит. Вполне естественная в таких условиях раздвоенность сознания. Словом, нервничал. Я ведь, знаешь, не всегда вполне умею владеть собой.

- Значит, ты меня не так сильно любишь, - упрямо сказала мама и, вздохнув, заявила: - А я как услышу запах карболки, так у меня сердце страшно начинает биться, словно ты где-то рядом...

- Ну, Варвара, - испуганно сказал отец, - разве можно делать такие поспешные выводы? Я ведь твой наперсток с собой носил. Вот видишь... - И отец показал Руку с растопыренными пальцами. На безымянном был мамин серебряный наперсток.

Мама расхохоталась и стала целовать папу в запавшие щеки. А отец счастливо ежился и бормотал:

- Ну-ну, вот видишь, я тоже не чужд сантимептов.

А Тима снисходительно думал о своих родителях:

"Странные они все-таки люди. То друг перед другом такие строгие, непреклонные: "Комитет велел", "Комитет приказал", - а то вот - нате! расстраиваются оттого, что будто бы папа о маме не думал, когда его убить свободно могли. Словно нельзя обойтись без этих телячьих нежностей. Нет, наверно, все-таки они не настоящие революционеры. Разве правильно спрсшивать с человека, когда он на врагов идет, чтобы про любовь думал? Нет, - утешился Тима, - они это просто так, шутили. И никакая любовь им вовсе сейчас не интересна. Главное сейчас, чтобы мама над телефонными барышнями настоящей начальницей стала, а папа перед арестованными не срамился, держал бы их строго, как полагается. Все-таки не умеют они еще начальниками настоящими быть..." - И, обеспокоенный этой мыслью, Тима сказал родителям:

- Вы бы лучше спать ложились. А то завтра сонные плохо работать будете.

- Правильно, - поспешно согласился отец и погасил лампу.

Но уснуть ему не удалось, так он и ушел на свою работу невыспавшийся.