Сапожков был очень доволен Ляликовым. Вооруженный мандатом Совета, Ляликов раздобыл у слободских кустарей табуретки, тумбочки. Расплачиваясь за работу просяной мукой, он так яростно торговался, что ему могла бы позавидовать любая базарная торговка. Он оборудовал в больнице кладовку, где все лари запирались на замки. На прилавке кладовой стояли весы, а двери он велел остеклить, чтобы кладовщик всегда чувствовал на себе "недреманное око".
Папа сказал маме с гордостью:
- Ляликов не первый пациент, излеченный от мелкобуржуазного индивидуализма великой целительницей человечества - революцией.
Но мама не очень любила, когда папа говорил так красиво, и сказала равнодушно:
- Вот подожди, навезут вам больных со всего уезда - даже на полу места не хватит, и удерет твой Ляликов.
- Нет, - заявил папа твердо, - он не станет пренебрегать священным долгом врача.
Даже горбатую дочку официанта Чишихина папе удалось привлечь к работе в больнице.
Он сказал, восхищенно глядя в ее красивое, злое, надменное лицо:
- Вы, Наташа, не представляете, как полезно для больного, когда за ним будет ходить девушка с таким ангельским ликом.
- Да вы, никак, за мной ухаживать собрались? - фыркнула Чишихина.
Папа смутился, но все же продолжал:
- Вы извините, я коснусь того, о чем, может быть, мне не следовало бы вам говорить. Искривление позвоночника вызывается обычно костным туберкулезом, а туберкулез - болезнь социальная. Большевики хотят, чтобы люди больше никогда не делились на бедных и богатых. То, что мы делаем, первые шаги, а впереди тысячи исторических верст не хоженного человечеством пути.
Помогите нам...
- Гулять, что ли, по этим верстам? - дерзко осведомилась Чишихина. Но потом вдруг сердечно сказала: - Зачем я вам сдалась, уродка? Но хоть и с горбом, а полы мыть могу не хуже другой бабы.
- Вот и отлично! - обрадовался папа. И тут же начальнически предупредил: - Рекомендую при мытье полов добавлять в воду слабый раствор карболки. Отличное дезинфицирующее средство.
Придя на следующее утро в больницу, Чишихина быстро там освоилась и через несколько дней уже громко, визгливо кричала на санитаров, когда они, входя с улицы, плохо вытирали ноги о мешковину, посыпанную для дезинфекции известью.
Последнее, что оставалось добыть для больницы, - это колосниковые решетки для печей и стекла для окон.
Колосниковые решетки сделали отец и сын Фоменко. Доставив на салазках решетки, Петька сказал Тиме свысока:
- Задарма вам сделали, - и добавил важно: - Тридцать пудов чистого веса.
Потом Тима водил Петьку по больнице, и Петька пытливо спрашивал:
- А здесь что? А здесь? А это что?
Когда Тима не смог ему объяснить назначение никелированной машины, которую приволок сюда из своего кабинета Лялпков, Петька упрекнул:
- Что ж ты, при больнице, а не знаешь! Я у себя в цеху все знаю.
- А я вовсе не при больнице, - обиделся Тима.
- Кто же ты тогда будешь, если неизвестно при ком? - удивился Петька, Нынче людям не при месте быть не полагается, если они люди, а не буржуазия какая-нибудь, - и потребовал: - Ладно. Давай показывай дальше! Мне профсоюз велел все как следует высмотреть, а после рассказать, чтобы наш рабочий класс знал, для чего скобяные изделия, замки и прочее вам сделал. Мы тоже здесь хозяева. Если что не так, можем велеть по-правильному сделать.
И Тима снова позавидовал этой властной Петькиной манере говорить "мы" от имени того самого рабочего класса, о котором папа и мама говорили, что он гегемон и авангард.
Стекла для окон достать было невозможно. Со складов оно давно исчезло. Тогда партийные ячейки города обратились к коммунистам. И многие члены партии сдавали стекла, вынув их из вторых рам в своих жилищах. Взамен же стекла они натянули желтые пленки из бычьих пузырей, а то и просто промасленную бумагу.
В те дни за квадратный аршин стекла на базаре давали по два пуда муки, баранью тушу, пять пудов картошки. Стекло считалось большой драгоценностью. И когда собранные коммунистами стекла доставили в больницу, все, кто там в это время находился, потребовали созвать митинг. Торжественно прислонить к раме первый кусок стекла Сапожков поручил Ляликову. И тот, взяв стекло в руки, все время испуганно восклицал:
- Я же волнуюсь, я же его уронить могу; пожалуйста, не шумите!
Наконец стали поступать в больницу первые больные.
Раненые солдаты, которые некогда лежали в госпитале, устроенном в ресторане "Эдем", со спокойным мужеством переносили страдания. Они не стыдились своих ран, а, напротив, гордились ими.
А тут все было иначе.
В приемной сидит человек. Лицо его изъедено волчанкой так, что видны кости. Он говорит гнусаво:
- Погнал в больницу Елисеев, председатель от бедноты, - говорит, вылечат. А это на мне божья печать за грех. В великий пост с голодухи в тайге белкой оскоромился. За то и наказание. Лекарств на это нет. Душу спасать надо, а вовсе не телу. Сбегу я с больницы-то.