Заре навстречу

нес щепотью зажать и, зажмурившись, одним духом, сразу.

- Ничего, научится.

- Я ей показывал, - сказал Тима с достоинством, - а она жалуется: все равно тошнит.

- А ты ей скажи, пусть солит: соленый не так противно.

- Верно, - равнодушно согласился Тима. И вдруг поняв, что за этим советом кроется, спросил горячо: - Можно мне ей сказать, вы про соль советовали?

Федор смутился, заморгал, стал зачем-то расстегивать, пояс, потом произнес неуверенно:

- Скажи... - и с сомнением заявил: - Что зря человеку мучиться, верно? - и вдруг стукнул рукой по столу: - Ладно, чего тут вилять. Скажешь, беспокоюсь и даже во сне вижу, какие у нее веки стали - все в морщинках. Ну, понимаешь, как у старухи, а она ведь еще молодая, - смущенно добавил: - Только если спросит, скажешь: Федор свою принципиальную позицию насчет приказа не меняет, тут он железный. - Дернул ремень, затягивая гимнастерку так, что она растопырилась, словно туго перевязанный веник: - Ну, ступай, а то через десять минут вечерняя поверка.

Тима после некоторого колебания стыдливо попросил:

- А вы мне на память пули не подарите? - и объяснил сладеньким голосом: - У вас же их много. А если мировая революция будет, они все равно никому не нужны станут.

- Ладно, ладно, ступай, - проговорил Федор с улыбкой, - бог подаст, - и с досадой добавил: - И ты туда же, с мировой революцией пристаешь. Ну, будет - и хорошо, а нет - так подрастешь, придешь в курсанты проситься, а я еще подумаю, возьму пли нет.

- Это почему же еще подумаете? - обиделся Тима. - Я ведь на бандитов ездил.

- Ездил! Знаю, как ездил, - подмигнул Федор. Но, увидев, что лицо Тимы покрылось красными пятнами, успокоил: - Я еще ничего не сказал, а ты уже в амбицию. Молодец! И что обратно вернулся, тоже молодец.

Мать оставлять в больнице одну может только жестокосердный человек. А таких я на курсы не беру. Запомнил?

Ну, вали, вали, а то вот-вот сигнал будет.

Тима вышел из казармы, отдав часовому пропуск. Часовой наколол пропуск на штык, воровато оглянулся и вдруг, сделав Тиме на караул, скорчил рожу, подмигнул, брякнул прикладом о землю и замер с равнодушным каменным лицом.

- Здорово! - сказал восхищенно Тима.

Но часовой даже глазом не повел. Подождав, не повторит ли часовой своего упражнения, и убедившись, что ждать бесполезно, Тима пошел к маме в больницу.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Тима был далеко не высокого мнения о хозяйственных способностях своих родителей. Суматошно готовя обед, мама всегда забывала положить в суп что-нибудь нужное.

На сырое мясо глядела с отвращением.

Папа откровенно признавался, что он абсолютно лишен хозяйственного таланта. Пошлет мама его на базар за продуктами, а он завернет на толкучку, накупит книг, потом извиняется: увлекся. И приходилось вместо обеда есть один жаренный на сале хлеб.

Мама упрекала папу:

- Сидя в тюрьме, Петр, ты приучился к казенному обслуживанию и стал эгоистом.

Папа не терпел лишних вещей в доме. Однажды мама купила платяной шкаф. Папа говорил, досадливо морщась:

- Во-первых, громоздкие вещи вытесняют столь необходимый для организма воздух. Во-вторых, поверхность их служит местом скопления пыли. В-третьих, их чем-то нужно заполнять.

- Может быть, ты хочешь, чтобы я ходила всю жизнь в одном платье? обидчиво спросила мама.

- Зачем крайности? Я за гигиену, но против излишеств.

- А я не монахиня! - рассердилась мама. - Хочу иметь четыре или пять платьев и буду иметь. Потому что я женщина. Понял? Женщина!

- Пожалуйста, - согласился папа, словно он разрешал маме быть женщиной, но не заводить при этом много платьев.

Зато с тех пор как маму назначили работать в продотделе, она стала очень хозяйственной. Лежа в больнице, разговаривала с Эсфирью, когда та навещала ее, только о продуктах и с таким увлечением, словно для нее это самое главное на свете.

Сидя в подушках, бледная, худая, в белой чалме из бинтов, мама рассуждала:

- Оттого, что в уезде одна бойня, скот очень много теряет в весе во время перегонов. Сейчас, благодаря тому что у пас есть транспортная контора, мы можем до весны вывезти из деревни несколько тысяч пудов мяса в обмен на веревки, кирпичи, кошму, валенки, колеса, дуги. Гораздо выгоднее возить в деревню товары и там их обменивать. Кроме того, здесь момент политический. Безлошадные бедняки лишены возможности ездить в город, ездят только те, у кого есть кони. Если в каждой волости мы заведем потребительские лавки, то сможем оказывать влияние на экономический уклад в селе, а значит, проводить свою политику.

Озабоченно слушая маму, Эсфирь кивала головой.

Папа, приблизившись на цыпочках, подавал маме в кружке лекарство. Пока она с отвращением глотала, он говорил почтительно:

- Какая ты у меня умница, Варенька! Поразительно экономически мыслишь!

- Не у тебя, а у нас, - сухо поправляла Эсфирь и добавляла с насмешкой: - Вот поглядим, как ты со своим больничным делом справишься. Имей в виду, если через три дня не представишь полной сметы, мы тебя на свой баланс не возьмем, выкручивайся тогда сам, как знаешь.

Папа ежился, моргал и ничего не отвечал.