Заре навстречу

Тима испуганно поджал под себя ногу без валенка, обшарил пуговицы на поддевке - они были все застегнут.

Он понял: мама бредит, ей очень плохо, и надо ее спасать - ведь она ранена. Да, ранена, а вовсе не ушиблась.

Он одел чей-то валенок и бросился разыскивать Капелюхина. Капелюхин сидел за столом в землянке, а перед ним на лавке - остроносый человек и со связанными за спиной руками Плетнев.

- Так вот, господин Дукельскпй, - сурово говорил Капелюхин остроносому. - Давайте скоренько выкладывайте, что вам еще поручили?

- Во-первых, я ранен, - и остроносый приподнял руку, обвязанную тряшщей. - Не гуманно допрашивать раненого, не оказав ему медицинской помощи.

Капелюхин, не торопясь, распахнул куртку, показал окровавленное полотенце, которым была обвязана грудь.

Пообещал:

- Вместе потом медициной попользуемся, - и продолжал деловито: - Так, значит, слушаю. Кстати, пистолетики от кого получили?

- Только для самозащиты, - поспешно заверил остроносый.

- Стреляли в безоружных?

- Знаете, - поморщился остроносый, - не будем о деталях спорить.

- Не будем, - согласился Капелюхнн. И, выкладывая на стол стопку бумаг, спросил жестко: - А вот с какой целью вы фальшивые мандаты привезли? Попрошу подробнее.

- По законам юриспруденции, я не обязаи отвечать на все вопросы.

- Заставлю, - глухо сказал Капелюхин.

- Каким образом?

- А вот, - Капелюхин кивнул головой на дверь, где гудели голоса коммунаров: - Выведу к ним и скажу: сами спрашивайте, а то мне отвечать не хочет.

Спустя минуту Капелюхин, опершись локтем о стол, поспешно писал под диктовку остроносого. И уже казалось, что оба они заняты каким-то увлекательным делом.

Но Тима не успел и слова сказать Капелюхину, как в землянку вбежал Хрулев:

- Хомяков сейчас при всех людях сначала себе приговор объявил, а потом не успели за руку схватить, как он из нагана... - И, поперхнувшись, Хрулев добавил тихо: - Может, зря я у него партийный документ сразу тогда забрал вгорячах.

Капелюхпн потер раненую грудь ладонью, обтер кровь с нее о штаны и проговорил устало:

- Значит, партийная честь его такая была, вроде ножа острого, - и проговорил строго: - Ты пойди к людям, разъясни.

- Скажу, - глухо произнес Хрулев.

- Ну вот и валяй, - приказал Капелюхин. Потом уставился едкими, страшными глазами на остроносого и спросил глухо: - Ну вот вы, господин дворянин, за своюто честь, может, пожелаете также вступиться? - и протяиул револьвер, держа его за ствол.

Остроносый отшатнулся и, отталкивая револьвер обеими руками, взмолился:

- Что вы, что вы, с ума сошли? Я жить хочу. Умоляю - жить! Вы меня еще, пожалуйста, терпеливо послушайте, ведь я очень осведомлен, очень. И опять молю и повторяю: по всем юридическим законам, за добровольное, с готовностью сделанное признание заслуживаю снисхождения. Только сохраните жизнь. Хотя бы до конца дней в заключении. Но - жить!

- Как клопу в печной щели, что ли? - зло спросил Капелюхин.

- Как угодно, только жить!

Капелюхпн подошел к кадке с водой, зачерпнул ковшом и стал пить жадно, как лошадь. Обернувшись к Тиме, сказал:

- Ты за мать не бойся. Ее только вскользь топором задело. Ослабла она, конечно. Отдохнет и встанет. Она у тебя смелая. Из "бульдожки" такую пальбу подняла, только держись. Людьми командовала, как королева.

А уж до топоров дошло, когда мы подскочили, - и с доброй улыбкой добавил: - И мамаша-то она заботливая, лисенка живого тебе в подарок везла, да задавили его в рукопашной свалке. Я уж не сказал ей про лисенка, говорят, тетешкалась с ним, за пазухой везла, все руки он ей исцарапал. А она упрямая, говорит: довезу. И вот не довезла...

К вечеру из города приехал отец, с ним Андросов и Ляликов. Двоих раненых Андросов оперировал прямо на столе в избе правления, остальным отец и Ляликов сделали перевязки. Мама только раз улыбнулась отцу. Это когда он пинцетом укладывал на ее голове сорванную кожу, после того как срезал осторожно ее чудные волосы вместе с полуразрубленной косой. Мама спросила отца с печальной улыбкой:

- Я очень некрасивая стала, да?

- Ты самая прекрасная на свете, - строго, без улыбки сказал отец.

Но мама проговорила устало:

- Я сейчас на мартышку похожа, - и жалобно попросила: - Ты не смотри на меня.

- Хорошо, - сказал отец, - не буду.

Но не отводил от лица мамы тоскливых глаз, а мама снова начала жаловаться, что ее кружит, и звала Тиму, чтобы он взял ее за руку и не давал ей кружиться.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Везли маму в город в кошеве на сене. Вместе с мамой прибыло десять саней с хлебом и сеном. Теперь кони транспортной конторы не помрут с голоду. А на дровнях, с которых сняли мешки с зерном, лежали мертвые Супреев и Хомяков, накрытые красным флагом.

В андросовской больнице с мамой остались папа и Ляликов. Тиму Андросов увел к себе домой, обещая завтра с рассветом пустить к маме. Еще перед уходом Тимы Ляликов, сопровождавший раненых, взволнованно сказал отцу:

- Петр Григорьевич, считаю долгом сообщить, что я испытываю сейчас угрызения совести за свое бытие суслика.

- Поздравляю вас, - рассеянно произнес папа и пожал Ляликову руку.

Ляликов попросил: