Запутались

— Петрушка! Чувствуешь ты мое милосердіе къ теб? А? Говори: чувствуешь?

— Эхъ, тятенька! Да могу-ли я не чувствовать? Вдь y меня натура-то ваша. Меня теперь такъ и подмываетъ бесдку разнесть, либо столъ опрокинуть.

— Столъ опрокинуть? Бей! за все плачу! — крикнулъ Провъ Семенычъ и первый подалъ примръ.

Въ мигъ былъ опрокинутъ столъ, переломаны стулья, сорваны занавски. Отецъ и сынъ стояли на развалинахъ и добивали остатки посуды и бутылокъ. Арфянки въ ужас разбжались. Прибжавшая прислуга и постители начали унимать бунтующихъ.

— Счетъ! За все платимъ! — во все горло неистовствовали отецъ и сынъ и торжественно вышли изъ бесдки…

За побитое и за поломанное было уплачено. Они вышли: изъ трактира и начали садиться въ карету.

— Петрушка! демъ, шельминъ сынъ, на Крестовскій! — кричалъ отецъ.

— Съ вами, тятенька, хоть на край свта!

— Коли такъ — жги!

Они сли въ карету. Отецъ наклонился къ сыну и прошепталъ:

— Главное дло, матери ни слова! Ни гу-гу!.. Понялъ?

— Тятенька, за кого вы меня принимаете? — чуть не со слезами на глазахъ спросилъ сынъ. Гробъ! Могила!

Онъ ударилъ себя въ грудь и, отъ полноты чувствъ, бросился отцу на шею.

Долго еще отецъ и сынъ путались по трактирамъ, напоили извощика, угощали разный встрчный людъ, разбили нсколько стеколъ, и только одинъ Богъ вдаетъ, какъ не попали въ часть.

На другой день, по утру, часу въ седьмомъ, Аграфена Астафьевна, вся въ слезахъ, стояла надъ спящимъ на постели сыномъ и толкала его въ бока.

Онъ отмахивался отъ нея кулаками, но не просыпался.

— Петрунька! Очнись-же!.. Господи, чтоже это такое! Куда ты длъ отца?

Она схватила, его за голову и подняла надъ постелью. Сынъ вскочилъ на ноги, постоялъ нсколько времени, какъ полоумный, и снова рухнулся на постель.

— Утрись мокренькимъ полотенчикомъ, да отвть голубчикъ!

Она обмочила полотенцо и начала ему тереть лицо. Сынъ слъ на кровати и мало-по-малу началъ приходить въ себя.

— Куда ты отца-то длъ, безобразникъ? Гд отецъ-то? — приставала она къ нему.

— Какой отецъ?

— Твой отецъ, пьяная рожа, твой! Гд онъ?

— Какъ гд? Дома.

— Гд-же дома, коли я всю ночь прождала, и онъ не являлся. Говори, мерзавецъ! Въ полицію онъ попалъ, что-ли? Коли въ полицію, такъ вдь выручать надо! Ахъ пьяницы! Ахъ бездльники!

— Какъ? Разв тятеньки нтъ дома? — спросилъ сынъ.

— Господи! И онъ еще спрашиваетъ! Гд наугощались? Говори! Гд? Неушто у невсты!

— У невсты не были.

— Такъ гд-же были-то?

— Запутались, — отвчалъ сынъ, покачиваясь ходилъ по комнат и что-то соображалъ.

— Странное дло, — проговорилъ онъ. Кажись, на обратномъ пути, вмст съ нимъ хали. Куда это онъ тотъ дваться? И ума не приложу.

— Боже милостивый, до чего человкъ допиться можетъ! Отца родного — и вдругъ неизвстно гд потерять! — всплеснула руками Аграфена Астафьевна, заплакала и упала въ кресло.

— Маменька, успокойтесь! Тятенька не булавка — найдутся. Дайте только сообразить, — уговаривалъ ее сынъ.

— Не успокоюсь я, покуда не узнаю гд онъ! — продолжала она. Гд онъ? гд?

— Надо полагать, они въ карет остались.

— Какъ въ карет?

— Очень просто: на обратномъ пути хали мы оба пьяные и они это, значитъ, спали. Я вышелъ изъ кареты, а про нихъ-то и забылъ. Ихъ извощикъ должно быть и отвезъ на каретный дворъ, потому тятенька и извозчика споили. Успокойтесь, они теперича, всенепремнно въ карет на каретномъ двор. Я ихъ сейчасъ приведу.

Сынъ схватилъ шляпу и побжалъ на извозчичій дворъ, съ котораго была нанята карета.

Петрушка не ошибся: отецъ былъ, дйствительно, на двор. Онъ уже проснулся, вылзъ изъ кареты и переругивался съ извозчиками. Т стояли вокругъ него и хохотали во все горло. Слышались слова: "ай да купецъ! Нечего сказать, хорошъ себ ночлегъ выбралъ!" Сынъ робко подошолъ къ нему.

— Я за вами, тятенька. Домой пожалуйте… — сказалъ онъ.

Увидвъ сына, отецъ сжалъ кулаки и прошепталъ:

— Что ты со мной сдлалъ, шутъ ты эдакой? Зачмъ не разбудилъ?

— Виноватъ, тятенька! Вдь я съ вами-же запутался. Хмленъ былъ.

— Мать знаетъ?

— Он-то меня и послали васъ искать.

— Смотри, Петрушка, объ арфянкахъ ни слова!

— Тятенька, да нешто я не чувствую?

Отецъ и сынъ стали уходить, съ извозчичьяго двора.

— Купецъ, а купецъ! За ночлегъ съ вашей милости слдуетъ! — кричали имъ въ слдъ извозчики.

Провъ Семенычъ не отругивался и шолъ понуря голову.

— Ахъ вы безобразники пьяные! — встртила ихъ Аграфена Астафьевна. Посмотрите-ка вы на свои рожи-то!.. Вдь словно овесъ молотили на нихъ. Мать Пресвятая! И съ кмъ-же пьянствовалъ? Съ кмъ запутался? Съ сыномъ роднымъ. Гд это видано? Гд это слыхано? Вотъ т и смотрины! Вотъ т и богатйшая невста! хороша батюшка съ сынкомъ! Ну, не говорила-ли я, что смотрины безъ матери не могутъ быть? Чувствовало мое сердце, чувствовало!

— Ну, полно, брось! — проговорилъ, вмсто отвта, Провъ Семенычъ. Поди-ка лучше въ кухню, очисть селедку да достань водочки на похмлье, а то голова смерть болитъ.

Аграфена Астафьевна махнула рукой и отправилась въ кухню.

1874