Запутались

— Знаю, что безъ благовременія, да животъ что-то щемитъ, — а ты сама знаешь, нынче время холерное. То-и-дло народъ валитъ.

Она съ неудовольствіемъ вынесла графинъ водки и, кусокъ хлба. Провъ Семенычъ вылилъ рюмку и повторишь.

— Ну вотъ теперь какъ будто полегче и повеселе — сказалъ онъ и вышелъ въ прихожую.

Мать дернула сына за рукавъ и шепнула:

— Коли ежели по дорог отецъ въ трактиры зазжать будетъ, такъ ты останови. Нехорошо-молъ, тятенька…

— Будьте покойны какъ за своей персоной слдить буду, — отвчалъ сынъ.

Отецъ и сынъ вышли на дворъ и стали садиться въ карету. Аграфена Астафьевна смотрла на нихъ изъ окошка и говорила:

— А все-таки не хорошо! Невсту смотрть — и вдругъ безъ матери!

Провъ Семенычъ ничего не отвчалъ и крикнулъ извозчику: "трогай"!

* * *

Нсколько времени отецъ и сынъ хали молча. Отецъ отиралъ платкомъ со лба обильный потъ; сынъ перебиралъ часовую цпочку. Наконецъ, отецъ прервалъ молчаніе и началъ читать сыну наставленія.

— Какъ прідемъ туда, такъ держи себя скромне, — говорилъ онъ. — Въ разговоры самъ не суйся, а отвчай, что спросятъ.

— Помилуйте, тятенька, да когда-же я? — отвчалъ сынъ.

— Ежели виномъ угощать будутъ, такъ не пей.

— Будьте покойны, тятенька. Все будетъ какъ слдуетъ.

— То-есть одну-то рюмку можешь выпить, потому одна никогда не вредитъ.

— Зачмъ-же и одну? Богъ съ ней! Можно перетерпть. Лучше въ другое время выпить.

Они хали по Обводному каналу и выбирались на Петергофскую дорогу. По дорог попадались трактиры, Отецъ глядлъ въ окошко и читалъ вслухъ трактирныя вывски. То-и-дло слышалось: "трактиръ городъ Амстердамъ", "Венеція", "Свиданіе Друзей", "Ренсковой погребъ иностранныхъ винъ". Прочитавъ съ десятокъ вывсокъ, отецъ кивнулъ на какой-то трактиръ съ пунцовыми занавсками въ окнахъ и сказалъ:

— Въ этомъ трактир органъ чудесный. Селиверстъ Потапычъ сказывалъ.

— Нынче, тятенька, везд органы прекрасные, потому въ этомъ вся выгода, отвчалъ сынъ.

Отецъ умолкъ, но подъзжая къ слдующему трактиру, опять заговорилъ:

— А вдь брюхо-то у меня все еще щемитъ. Ей-Богу! Даве выпилъ водки, такъ думалъ, что уймется, анъ нтъ, не унялось. Думаю, не хватить-ли еще рюмочку съ бальзамцемъ?

— Ну, полноте, тятенька! Что такъ зря пить! — увщевалъ сынъ. — На мст выпьете. Вдь ужъ тамъ, наврняка угощать будутъ.

Отца покоробило.

— Эхъ, дурья голова! Да нешто я подумалъ-бы объ водк, кабы не холерное время. Холера теперь — вотъ въ чемъ дло. Ну что за радость, какъ ноги протянешь?

— Не протянете, Богъ милостивъ.

— Нтъ, ужъ ты тамъ какъ хочешь, а я выпью, потому-что что-то даже въ бокъ стрлять начало.

Провъ Семенычъ высунулся въ окошко и закричалъ извозчику: "стой! стой"!

Сынъ началъ его уговаривать.

— Тятенька, бросьте! Ну что за радость хмльнымъ пріхать?

— Съ одной-то рюмки? Да что ты блены обълся, что-ли? Наконецъ, какой ты имешь резонъ меня останавливать? Нешто ты не чувствуешь, что я теб отецъ? Хочу выпить и выпью.

— Воля ваша, какъ хотите, а только маменька, знаючи вашъ нравъ, просила васъ не допущать.

— Дура мать-то твоя да и ты-то дуракъ! Благодари Бога, что я въ дух, а то-бы не миновать теб трепки. Подожди меня въ карет, а я сейчасъ выду.

Карета остановилась. Отецъ вышелъ изъ кареты и отправился въ трактиръ, а сынъ остался въ ней дожидаться его.

Прошло минутъ съ десять, а отецъ все еще не показывался.

"Ну, застрялъ тятенька! Пойдти полюбопытствовать на него, да посмотрть нельзя-ли какъ нибудь его выманить", подумалъ сынъ и хотлъ уже отправиться въ трактиръ, какъ вдругъ къ окну кареты подбжалъ трактирный служитель съ салфеткой на плеч.

— Васъ въ заведеніе требуютъ. Пожалуйте-съ… — проговорилъ онъ, ради вящей учтивости, проглатывая слова, и отворилъ дверцы кареты.

Сынъ отправился въ трактиръ и вощолъ въ буфетную комнату. Около буфета стоялъ Провъ Семенычъ. По лицу его было видно, что онъ уже усплъ хватить не одну съ бальзамчикомъ, а нсколько. Онъ размахивалъ руками и велъ прежаркій разговоръ съ буфетчикомъ. Завидя входящаго сына, онъ крикнулъ:

— Что, чай, заждался меня въ карет-то? Посиди здсь, отдохни, а я сейчасъ. Что на солнц-то жариться? Здсь прохладне. Я вотъ земляка нашолъ; тридцать верстъ всего отъ моей родины, такъ толкуемъ.

Онъ кивнулъ на буфетчика и тотчасъ рекомендовалъ ему сына:

— Сынъ мой. Вишь какого оболтуса выростилъ!

— Доброе дло-съ. На радость вамъ возрастаетъ, — отвтилъ буфетчикъ.

— Богъ знаетъ, на радость-ли еще! Пока особенной радости не видимъ, — вздохнулъ Провъ Семенычъ и прибавилъ: — налей-ко еще рюмочку съ бальзамчикомъ… Петя, выпей бутылочку лимонадцу? Такъ-то скучно сидть, а я еще минутъ съ пять здсь пробуду, — обратился онъ къ сыну.

— Нтъ ужь, тятенька, покорнйше благодаримъ! — отвчалъ сынъ. Богъ съ нимъ! Ни радости, ни корысти въ этомъ самомъ лимонад.

— Ну хереску рюмочку? Оно тоже прохлаждаетъ.

Сынъ почесалъ въ затылк.

— Хереску пожалуй… Только ужь что-жъ рюмку-то? Велите стаканчикъ…

— А не захмлешь?

— Эво! Съ одного-то стакана!

— Прикажете стаканчикъ? — спросилъ буфетчикъ.