Запрет на студентку

Человек, в которого я влюбилась, старше меня на восемь лет, он мой

преподаватель и он не помнит ни меня саму, ни моего имени, ни даже того, что уже две недели является моим дипломным руководителем! Нужно

отдать должное тому, что мы с ним по этому поводу еще не встречались, но

это ведь не мудрено, его же целый месяц где-то носило.

Наверное, занимался своей женой — ослепительной блондинкой, которая

болталась у него на шее на фоне мальдивского песка и шести кубиков его

пресса, белозубой улыбки и его развеселых зеленых глаз. Судя по тому

фото, медовый месяц удался.

Здесь мой мозг отрывается по полной. Лепит картинки, одна другой краше.

Вздохнув, грустно улыбаюсь.

Разумеется я не рассчитывала на то, что он женится на мне, но я

надеялась, что с фантазией у него будет получше.

И, судя по всему, я абсолютно точно не в его вкусе, зато он… Господи. Он в

моем. У меня даже от голоса его мурашки. Он ужасно умный и он защитил

диссертацию, хотя ему даже тридцати еще нет. И то, как он посмотрел на

меня там, в травмотологичке… это было так очевидно, хотя Романову

Александру Андреевичу даже говорить ничего не пришлось.

Я не в его вкусе.

Прямо здесь и сейчас решаю его забыть.

Его голос, улыбку, широкие плечи и спокойный взгляд, дурацкий хвост на

макушке, в который он собрал свои немного вьющиеся волосы и чуть не

лишил меня этим чувств. Потому что ему чертовски идет. Как и темная

щетина на идеальном подбородке. И прежде всего я забуду его

тренированное идеальное тело. Все его мышцы, которые отлично видно

даже когда он в пиджаке и рубашке, не говоря уже о тренировочных

термолосинах.

Он развелся. Кажется с месяц назад, об этом уже весь факультет знает.

Лично я планирую выйти замуж раз и навсегда. Кто угодно может считать

это максимализмом, но я свою семью именно так и вижу. Один раз и... на

всю жизнь.

Пихнув ногой корзину, задвигаю ее под стол и, крутанувшись на стуле, отупело смотрю в окно.

За ним темно и омерзительно холодно, я даже подумываю о том, чтобы не

идти сегодня в бассейн. Плаваю я все равно, как курица, но Глеб откуда-то

притащил абонемент в элитный спортзал, который отсеивает клиентуру

ненормальными ценами на услуги, поэтому клиентура у них — мажоры,

мажорки и прочий народ, который готов в два раза переплачивать, лишь бы

на соседней беговой дорожке с тобой бежал не какой-то там слесарь, а

генеральный директор фирмы, в которой этот слесарь работает.

— Закроешь сама? — идет Лена к своему столу, скрипя кедами по

линолеуму.

В лаборатории универа нас осталось двое, потому что ни у нее, ни у меня, белки так и не приобрели те свойства, которые позволили бы нам обеим

получить через две недели зачет.

— Угу… — отвечаю, продолжая бессмысленно пялиться в окно.

— Люба!

Подскакиваю на стуле, обернувшись.

— Я говорю «ушла», — закатывает Лена глаза.

— Пока, — вздыхаю, вытягивая перед собой ногу и поправляя черные

толстые колготки.

Возвращаться сейчас домой нет никакого желания, поэтому достаю из под

стола свою спортивную сумку и тащусь к вешалке, распуская по дороге

волосы.

Глава 8. Люба

— Из-вини-те… — вваливается в автобус пожилой мужчина с елкой и

маленьким мальчиком в зеленом комбинезоне.

Жмусь к поручню, закрываясь рукой от колючих веток, которые лезут прямо

в лицо. Моя спортивная сумка съезжает с плеча.

— Алеша, — выдыхает мужчина. — Проходи, давай-давай…

Карапуз карабкается на верхнюю ступеньку и, плюнув на елку, хватаю его

за капюшон до того, как он, не дай Бог, оттуда упадет!

Иголки царапают щеку.

Жмурюсь, пища:

— О-о-й…

— Да что ж такое! — восклицает мужчина.

— Да помогите ему, молодежь! — женский голос за спиной. — Чего

смотрите!

Через секунду мне становится легче дышать, и я кажется сохранила свои

глаза целыми и невредимыми. Два промоутера-снеговика в белых ватных

костюмах пристраивают елку у противоположной стены, и двери с

шипением закрываются.

Отряхиваю грудь и поправляю шапку, глядя вниз на маленького Алешу. Он

хлопает глазами, осматривая мою белую лохматую шубу из искусственного

меха, и спрашивает:

— Снегуочка?

— Угу… — рассматриваю его румяные детские щеки.

Я мечтаю о своем Алеше. В последнее время это стало какой-то

навязчивой идеей. Так хочется прижать к себе что-то вот такое же —

маленькое и родное. Но эти мысли постоянно омрачает другая — я и о

себе-то толком позаботиться не могу. Я бы никогда не призналась, но если

бы не Глеб, я бы наверное пропала. У меня нет “зубов”. Так мой брат

говорит. Почему-то он предпочитает вытаскивать наружу только мои

отрицательные качества, вроде “ты наивная, капец” или “просто научись

прогибать людей. Пока не попробуешь один раз, не поймешь, как это

работает”.

Я не знаю, откуда у людей берутся те самые “зубы”. В детстве мне никто не

посчитал нужным о них рассказать, а без них, судя по всему, в этой жизни

далеко не уедешь, и если бы я хоть одному своему знакомому рассказала о

своих “материнских” фантазиях, они бы покрутили пальцем у виска. При

чем не у своего, а прямо у моего.

Просто в моей голове фантики и бантики. Так мой брат считает, и здесь я с

ним согласна.

— Спасибо… — отодвигает мужчина норковую шапку и промакивает лоб