Запрет на студентку

или от того, что у кого-то нашлись в кармане живые деньги для покупки

этого говна.

Сделав глоток из картонного стакана, морщусь и смотрю на приоткрытую

дверь с табличкой “Смотровая 1”. Табличка обмотана мишурой, на дверь

канцелярской кнопкой ввинчен елочный венок.

— ФИО? — приглушенный голос парня-терапевта.

— Стрельцова Любовь Константиновна.

Стрельцова значит.

Развернувшись, шаркаю по полу кроссами, отпихивая носком чью-то

использованную бахилу.

— Полных лет?

Остановившись, смотрю на дверь.

— Девятнадцать…

Запрокинув голову, тихо смеюсь в потолок и давлю пальцами на веки.

Мрак.

Качая головой, вытряхиваю оттуда все дерьмо, которое крутилось в ней

последние пятнадцать минут. О том, что я отбитый на всю голову, но раз уж

у меня судьба такая, почему бы нам с маленькой Любой не поесть

мороженого?

Думаю, на пару часов нас бы с ней обоих хватило. У меня интереса, у нее

воображения и энтузиазма.

Просто, чтобы закрыть этот гештальт. Поцеловать ее распрекрасный

пухлый рот, раз она сама этого хочет, и распрощаться без слез и

сантиментов, а потом набрать Марго и заняться уже взрослыми делами.

Для девчонки — приятный опыт, о котором можно рассказать подругам, для

меня — ненавязчивая прогулка по розовым единорогам.

— Давайте посмотрим, что у нас тут…

За дверью возня.

— Какие ощущения?

— Больно…

— А так?

— Ай…

— Уколов боитесь?

— Фу… — слышу смешок.

— Шучу.

Бросив стаканчик в мусорное ведро, стягиваю с волос на макушке резинку.

Ерошу их пальцами и зачесываю назад.

Спустя десять минут дверь открывается.

В свете новой информации вижу то, чего не заметил раньше — она еще

даже не округлилась где надо. Серый короткий свитер открывает тонкую

шею и худое плечо с выпирающей ключицей, под свитером грудь такого

размера, который, кажется, уходит в минус, ноги в серых ботфортах хоть и

стройные, но такие же худые, как и все остальное. И бедра под детской

юбкой, думаю, тоже не несут сюрпризов.

Прогулка отменяется.

Какие, млин, пару часов? Окстись, Романов.

Даже не смотря на цвет волос, она тот случай, на который я бы не обратил

внимания, даже если бы нос к носу застрял в лифте. Просто вообще не моя

песня. Моя бывшая жена, как ни крути, лет с семнадцати впахивает в

спортзале, и на ее теле повсюду есть за что подержаться. Молоденькие

наивные студентки вообще не моя песня, даже для легкомысленных, мать

их, поцелуев.

Язык у нее подвешен, это бесспорно, тем не менее, нам пора сворачивать

знакомство и разбегаться по домам.

— П-ф-ф-ф… — выдыхаю, положа на пояс руки.

Под моим взглядом лицо-сердечко становится подозрительным. Намек на

улыбку испаряется.

Спрашиваю, глядя на нее нейтрально:

— Как дела?

Поджав губы, она на четвертой скорости мечется глазами по моему лицу.

Между светло-рыжих бровей прорезается складка. Крылья маленького носа

вздрагивают.

Судя по всему, мое прозрение слишком очевидно.

Опустив лицо, роняет на пол сумку и достает из рукава куртки шапку, говоря:

— Жить буду.

— Серьезные повреждения есть?

Повернувшись ко мне боком, суетливо натягивает на плечи куртку.

— Нет, — поднимает с пола сумку. — В рубашке родилась.

Это точно.

Тонкие каблуки ее сапог стучат по кафельному полу, когда идет по

коридору, не оглядываясь.

Левая нога у нее еле заметно прихрамывает.

Почесав бровь, медленно пускаюсь следом.

Подойдя к окну, сваливает на него свои вещи и объявляет, стоя ко мне

спиной:

— Я дальше сама. Спасибо. За все.

— Не за что, — засунув руки в карманы беговых шорт, останавливаюсь

позади.

Думаю, все правовые вопросы касательно собачника возьмет на себя

Чернышов, и если будет нужно, с ней свяжутся.

— Я могу отвезти тебя домой, без проблем, — откашливаюсь.

— Эм… спасибо, не нужно.

— Уверена? — спрашиваю, испытывая дискомфорт от того, что оставлю ее

здесь одну.

Ну или от того, что мы вряд ли увидимся снова.

— Да.

Осмотрев коридор, все же решаю уточнить:

— Кто тебя заберет? Родители?

Подняв руку, она чертит пальцем на стекле кружок, тихо говоря:

— Угу.

Звучит неправдоподобно.

Черт.

Это не мое дело. Ее кто-то заберет, не сомневаюсь.

Топай отсюда, Романов.

— Тогда счастливо.

— И вам.

Сдав назад, выхожу из травмпункта не оглядываясь.

Снег завалил крыльцо и дорожки. Постояв минуту, сбегаю по ступенькам и

направляюсь к машине по старой аллее, а когда оборачиваюсь, в окне уже

никого нет.

Глава 6. Люба

— Ты капец наказана. Капец тебе. Шапку сними, а то я вижу, ты меня

хреново слышишь!

— Нормально… — прислонившись лбом к стеклу, шепчу я.

— Нормально, твою мать?! Одиннадцать ночи, я тебя забираю из

травматологичек. Какого фига ты вообще в этом парке одна шарахалась?!

Блин… — недобро смеется мой старший брат. — Из дома не выйдешь.

После, твою мать, десяти! Теперь никогда. Усекла?!

Молчу, поджимая губу.

— Усекла, спрашиваю?!

— Да… — всхлипываю, обнимая себя руками.

Когда он орет, лучше не спорить. С ним вообще спорить бесполезно. Это

профессиональное. Он оперуполномоченный, и полномочий у него выше

крыши.

Я знаю, что накосячила.

По щеке стекает слеза.

— Нет, нифига ты не усекла, — опять психует Глеб, зажимая пищалку на

руле. — Твою мать, знак не видишь что ли?! — орет впереди стоящей

машине.

Стираю слезу ладонью, провожая глазами главную елку города.