Запрет на студентку

в том, что Любовь Стрельцова знает кто этот отправитель. Потому что к

утечке нашей переписки я и мой телефон не имеем никакого отношения

хотя бы потому, что это подтвердил Семен.

Тогда какого хрена происходит, твою мать?!

В самых безумных снах я мог бы решить, что она сделала это специально, но правда в том, что я знаю ее достаточно. Я не сомневаюсь в том, что

прямо сейчас она прячется от мира где-нибудь под одеялом или в шкафу!

Она прячется и от меня!

Я не злюсь на нее. Уже не злюсь. Если она думает, что злюсь, то она

маленькая дурочка. Если она в чем-то виновата, пусть просто расскажет

мне об этом.

Желание увидеть ее сжигает изнутри.

Увидеть и вытрясти из нее всю правду, а потом спрятать ее от всего этого

дерьма. Я просто дурею от того, что сейчас она справляется со всем этим в

одиночку! Как бы не выкручивала она мои причиндалы, с этим дерьмом она

без меня не справится.

“Где ты, твою мать?” , — рычит мое подсознание, скребясь под кожей

когтями.

Нажав отбой, забираю у Семена бумажку со словами:

— Что с соцсетями?

— Сейчас почищу что смогу, — передергивает он плечами. — Но только то, что наше, университетское. Остальное… кхм, — откашливается в кулак. —

Сам.

— Ясно, — киваю, покидая кабинет айтишников.

В полупустых коридорах главного корпуса мне попадаются редкие

студенты.

Все как обычно, за исключением того, что теперь кто-то из них с головой

нырнул в мое личное пространство, и когда я узнаю кто это сделал, буду

беспощаден.

Выйдя на улицу, трусцой сворачиваю к аллее, направляясь на стоянку и

запуская двигатель своей машины с брелка. От холода сводит челюсть, но

это бодрит. Мысли постепенно выстраиваются в правильном порядке, и я

формирую стратегию, в которой еще много пробелов, но она, по крайней, мере есть.

Забравшись в салон, сжимаю пальцами руль, глядя в одну точку.

Я знаю, что замазать такой скандал с ноги не получится. Я знаю, что моя

репутация получила пинка под сраку. Знаю, что в кругу моего общения мне

будет крайне неуютно ближайшее десятилетие. Знаю, как выгляжу в глазах

многих, даже в глазах своей семьи. И на все это от начала и до конца мне

сейчас плевать. Мне не плевать только на то, что сейчас творится в голове

Любы и где она, черт ее дери!

Мне необходимо ее увидеть. Просто необходимо. Это похоже на агонию. Я

точно знаю, что после того, как ее найду, никогда в жизни не отпущу. Если…

я все еще ей нужен. А если нет…

Что ж.

Если нет, для меня это будет печальный финал.

Закрыв глаза и откинув голову на сиденье, издаю тихий смешок.

Очень печальный финал.

Прежде чем завести машину, связываюсь с пиарщиком Чернышова, прося

побыть буфером между мной и городским пресс-сообществом. Просить о

помощи Марго нет никакого желание.

Врезав кулаком по двери Любиной квартиры, снова прихожу в бешенство, потому что в квартире ее по-прежнему нет.

— Придушу тебя… — бормочу, прижавшись к кулаку лбом и усиленно

соображая.

Я не смогу по-человечески разгребать нашу проблему, пока ее нет со мной!

И то, что ее нет по месту прописки окончательно гробит мое терпение.

Выпрямившись, смотрю на дверь сквозь эту взрывоопасную пелену.

Прикинув в голове, даю себе четыре часа на то, чтобы ее найти и закрыть

вопрос. И клянусь, когда я ее найду, она навсегда лишится привычки быть

для меня вне зоны любого доступа.

Глава 52. Люба

— Люба…

Голос Глеба за дверью тихий, как и стук, но они все равно заставляют

вздрогнуть и стянуть с чугунной головы одеяло.

Глядя на дверь и утирая рукавом свитера мокрые щеки, молча жду, чего он

хочет.

— Тут… пиццу привезли… давай поедим, — бормочет брат.

Возвращаю голову на подушку и накрываю ее одеялом. Я знаю, что

бессовестно заняла его надувной матрас и вообще половину его квартиры, забаррикадировавшись в комнате, но я планирую остаться здесь до

старости и тихо умереть в одиночестве, потому что не хочу больше видеть

людей. И чтобы они видели меня. Хочу стать маленькой и незаметной…

хочу исчезнуть…

Вжавшись лицом в подушку, глушу вырывающиеся из груди рыдания.

Я думала, на них у меня просто нет сил, но они все равно не

останавливаются, высасывая из меня последнюю энергию. Мое тело будто

набили ватой, и я его не чувствую, все равно продолжаю тихо реветь, игнорируя вопрос Глеба:

— Хочешь чего-нибудь? Могу в кондитерку сгонять…

Хочу, чтобы он ушел.

Хочу хотя бы на секунду представить, как буду смотреть в его глаза, зная, что он знает. Что он в курсе каждой буквы и каждой запятой, которые

выпрыгивали из-под моих пальцев и складывались в слова. Ужасно

пошлые. Даже грязные. И очень… кошмарно личные. Хотя бы на секунду

пытаюсь представить, как вхожу в аудиторию, где каждый мой

одногруппник тоже в курсе. В курсе того, что я развязная и бесстыдная. Что

мне нравится и что не нравится. Что я умею и чего не умею. Что нравится…

ему и что нравится нам обоим… Все знаю об этом. Может быть даже его

высокомерная сестра. Или друзья…

Новая порция слез подкатывает к глазам, и обжигает щеки. Подушка под

моей щекой совершенно мокрая.

Я знаю. Уже знаю, что не смогу пройти через это. Никогда не смогу. Я

просто останусь здесь. Навсегда.