Взвизгнула она, кувыркнулась в воздухе, со вздохом плюхнулась в бурный поток, обрушив на сестру холодные брызги. Зарема подалась назад. Гармошка противилась тянувшему ее вниз потоку, но, убедившись в тщетности усилий, уступила и погрузилась в воду, издав смешок...
... Сестры сидели на краю обрыва. Зарема все отстранялась от Мадины, рвалась в сторону, сердито вопрошая:
— Зачем пришла? Чего тебе здесь надо?! Поглядеть на опозоренную и изгнанную?
— Ну что ты, Зарема! — чуть не плакала Мадина. — Разве я тебя не люблю?
— Никого у меня нет, кроме Тамурика! — оборвала сестру Зарема. — Никого! И никого мне не надо. Так и передай тем, кто тебя подослал.
— А кто знает, что я пошла к тебе? Я хотела отдать гармонь. Нас там много, а тебе и поговорить не с кем. Думала, когда скучно, поиграешь сыну. Но вот как получилось, — она с сожалением посмотрела на реку. — Унесла, вредная!
— Что гармонь?! Она унесла мое счастье. Унесла мою жизнь. — Зарема дернулась из рук сестры. — Пусти. Зря старалась. Все равно не взяла бы. Не до гармони мне. Мне сына воспитывать надо. Скажи там всем: пусть забудут меня. Не хочу, чтобы ко мне кто-нибудь приходил. И сама не спущусь туда. Никогда!
— Как можно так, Зарема? Забыть дом, где родилась, где детство провела? Как?!
— А вот так! Одна была, когда Тамурика родила. Зимой. В лютый мороз. Ветер завывал за дверью...
Она рассказывала отрывисто, точно в лихорадке. Мурат ясно представлял себе, как это было...
— Никто не откликнулся на зов, — продолжала Зарема изливать свою горечь Мадине. — Никто! Никто не пришел, никто не подал мне глотка воды... Кричала, кровью исходила, а где были ты, мать, отец? Как могли забыть?.. Жизнь не такая, Мадина. Человека не радость, а горе каждый день подстерегает. И как ни увертывайся — схватит и утащит в свою темную пещеру. Глаза твои будут смотреть на небо, а видеть паутину и тучи, уши перестанут слышать пение птиц, лицо чувствовать теплоту солнечных лучей. Все это есть вокруг. Для тебя, Мадина, есть, для других. А для меня нет!
— Ты — не Зарема! — испугалась Мадина. — И слова не твои!
— Ты родилась раньше меня, сестра, а я старше тебя, — возразила с горечью Зарема.
Мадина схватила в ладони лицо сестры, страстно заговорила:
— Я упаду в ноги отцу, я буду каждый день, каждый час, каждую минуту твердить ему о тебе, я уговорю его, и он простит тебя! Ты должна возвратиться домой, Зарема! Должна! Здесь ты погибнешь!
— Не бросай напрасно слов, Мадина. Уходи. И больше никогда не приходи! — Зарема решительно вскочила с камня. — Пусть и Урузмаг забудет дорогу сюда. Как мне ни тяжко будет без его охотничьих трофеев — обойдусь!.. Никому не хочу быть обязанной!..
— Ты не сможешь одна, не сможешь! — зло закричала ей вслед Мадина. — Это невозможно! — Эхо принесло назад ее слова, бросило их в лицо.
Зарема не успела убежать от злых слов сестры.
— Не смогу одна? Без вас? Я докажу, что смогу!.. Я ни за что ни к кому из вас не пойду на поклон. Когда в муках давала жизнь сыну, тоже думала, что не выживу одна, что наступили последние мгновенья жизни. Раз это вынесла, то теперь ничего не страшно!..
Неизвестно, что чудилось Зареме, но, не услышав зов Мурата, когда его ладонь прикоснулась к ее плечу, она, не открывая глаз, страстно схватила ее, прижалась щекой... Все перепуталось в ее сознании: реальность, мечты, страсть... «Ты?! Наконец-то!» — услышал Мурат ее шепот, и он тоже забылся, тоже потерял контроль над собой... Огромная птица заслонила своим крылом весь мир... И Мурат мял, ласкал не раз целованное в снах-грезах тело, жадно упивался долгожданным счастьем... И даже когда в минуту забвения ее задыхающийся шепот: «Таймураз! Ой Таймураз!.. Ты опять мой, Таймураз!..» — обжег его, и тогда он не в силах был оторваться от нее. Ее ласки доставляли ему и радость, и нестерпимую боль, которую ничем не унять и сейчас, спустя многие годы... Она ласкала не его, Мурата, она отдавалась не ему... Таймураз, ее чудом оживший Таймураз дал ей мгновенье блаженства...
Потом она, уткнувшись лицом в его грудь, тихо плакала, а Мурат грустно водил ладонью по ее спине и теперь твердо знал, что Таймураз навеки украл у него любовь, что она никогда не возвратится к нему... Глядя на склоненную голову Заремы, он гадал, знает ли она, чье имя срывалось с ее уст... И чтоб еще больше не вгонять ее в отчаяние, Мурат не сказал ей о шепоте...
— Только не проси, чтоб вышла за тебя замуж, — умоляла она сквозь слезы. — Я несчастье несу людям... Тебе не желаю горя...
Они пошли к пещере. Она впереди, не оглядываясь, Мурат позади, понурив голову... Оба они избегали смотреть друг на друга...
Уже в пещере, склонившись над спящим малышом и пытаясь при тусклом свете лучины рассмотреть его лицо, Мурат тайком бросил на Зарему несмелый взгляд и понял: тому, что случилось у реки, больше не бывать! Она принадлежала не ему... Конечно, тело мучает ее... Оно требует ласки... Она по ночам просыпается, чувствуя точно наяву, как обнимает ее мужская рука... Но это может быть только одна рука — Таймураза...
Глава 17