Заповедь

... Вечерами весь лагерь сходился у костров, привольно рассыпавшихся у речки. Отсюда едва были видны очертания соломенных хижин и палаток. Вдоль берега на огромных камнях стояли батраки и шлепали бельем по воде. В звездной ночи пламенели костры, возле которых сидели уставшие люди. У каждой группы свой костер. Возле крайнего посапывали трубками молчаливые ирландцы. Один из них неторопливо намазал на ломоть хлеба паштет из консервной банки. Возле другого костра — мексиканцы. Худющий старик зашивал дыру на рубашке. Напротив него Хуан перебирал струны гитары. Блики от костра бегали по его молодому щербатому лицу. Недалеко от них возле огонька пристроились два американца. Они всегда держались в стороне от других батраков. Зато испанцев столпилось столько, что пламени их костра не видно...

— «В Чикаго родился человек, — читал Франц газету, по ходу переводя друзьям, — иметь шесть пальцев на каждый рука».

— О! — удивился Таймураз и, приладив к растопыренным пальцам левой руки указательный правой, спросил: — Так?

Мурат оторвал кинжал от веточки, которую стругал, грустно вспомнил:

— У нас в ауле у одного ребра не так растут, а вот так, — провел он ладонями по груди сверху вниз.

— У Дохса! — воскликнул Таймураз и гордо поглядел на Франца и Николая, мол, вот и у нас в ауле встречаются чудеса.

— «Принцесса Брауншвейг вышла замуж, — раскуривая трубку и одним глазом поглядывая в газету, перевел немец, — на свадьбе присутствовал... э... девятьсот гостей».

И это сообщение не удивило горцев.

— У нас на свадьбах еще больше гостей бывает, — сказал Мурат.

— Ага! — бросился подтверждать слова друга Таймураз, — с одного аула, с другого аула. Со всего ущелья!

— Когда много народу — весело, — лукаво поглядел на них Николай и с интересом стал ожидать, какую еще новость выловит в газете Франц и что в ответ скажут горцы.

— «Изобретатель граф Цеппелин придумал новый модель, — повернул газету к костру Франц, чтобы лучше видеть, — летательный аппарат. Поднимать три этаж гондола, цеппелин».

— Цеппелин? — с трудом произнес Таймураз, ожидая пояснений.

— Это шар такой огромный. Может поднять в воздух три дома, ежели их друг на дружку, — и в небо! — взмахнул руками Николай.

Мурат посмотрел вверх и недоверчиво отмахнулся кинжалом:

— А-а!

— «Венцель Шлюбер, миллионер, хочет жить на флюге, — продолжал переводить сообщения Франц, — хочет жить и летать».

— А зачем это? — удивился Таймураз.

— Ну как же? — улыбнулся Николай. — Чистый воздух. Все видно... Внизу облака...

И тут Мурат опять нашел козырь из аульской жизни, стал серьезно уверять:

— В горах воздух чище. Облака внизу, — для пущей убедительности он потыкал кинжалом куда-то себе под ноги и с ехидцей закончил: — а дома на месте стоят!

Николай от души захохотал. Ничем не удивишь! Все, оказывается, там, в горах, есть. Что бы ученые ни открыли — у них это уже давно имеется. Так выходило по их словам. Только чего они не остались в своих горах, бродят по свету?

— Опять золото Аляски! — перебил его мысли разволновавшийся Франц.— «Дас гольд ин Аляска! Туда пойти много людей. Мистер Хамшельд найти много золота, много гольд».

Это известие весьма заинтересовало и горцев — Мурат оторвался от своего занятия, Таймураз приблизился к Францу, заглянул в газету, нетерпеливо спросил:

— Где эта Аляска?

Ответил ему не Франц. Николай выставил ладонь перед собой, пояснил:

— Вот край земли, — и, двинув вторую подальше от первой, сообщил: — а тут Аляска! За краем земли!

Мурат вздохнул с сожалением, отогнал закравшуюся было мысль.

— «В Гамбурге появились рабочие-штрейкбрехер», — огорчился Франц. — Некорошо.

— Что такой штрей-брех? — допытывался Таймураз.

— Плехой, очень некороший человек! — загорячился Франц и откинул в сторону газету.

— Ну, вот ты, Таймураз, к примеру, требуешь, чтобы хозяин плату тебе повысил, — охотно стал объяснять Николай, — а он тебя в шею. А я тут как тут. И готов за ту же плату — а то и меньшую — на хозяина спину гнуть. Вот я и штрейкбрехер. В общем, что сволочь, что штрейкбрехер — все одно!

Над кострами взвился голос Хуана. Мурат поднял голову, вслушался в мексиканскую песню, произнес задумчиво и недоуменно:

— По-своему поет — ничего не понять! — и провел кинжалом по обструганной веточке, осмотрел ее напоследок, остался доволен, вложив кинжал в ножны, неторопливо поднес сделанную свистульку к губам.

Тонкая незамысловатая горская мелодия была едва слышна, заглушаемая гитарой и певцом. Но она рвалась ввысь и, воспользовавшись неожиданной паузой между песнями, добралась до мексиканцев. Хуан оглянулся на горцев, вслушался в мелодию и, повернувшись всем телом к ним, начал перебирать на гитаре струны, желая подхватить горскую мелодию. Наконец гитара и свистулька заиграли в унисон.