Заповедь

... Переночевать друзья решили в парке, и в ожидании темноты сидели на скамье, привалившись спина к спине, и тупо глядели на веселившуюся толпу, на фейерверк, на лодки с белевшими в них огромными шляпами барышень, приветствовавших взмахами платков и вскриками вспышки огней, щедро пускаемых вертушкой. Мурат вытащил из хурджина затвердевший хлеб, разломал его надвое, подал кусок другу.

— Не надо, — отмахнулся Таймураз.

— Ты не переживай, — виновато произнес Мурат. — Не мог я сдержаться, когда увидел, как он руку поднял...

— Именины царя — большой праздник, а у нас в ауле не отмечают, — угрюмо сказал Таймураз.

— Таймураз, — повернулся к нему Мурат, предложил: — может, домой вернемся? В чабаны наймусь. Всем сено перекошу. Корзины буду плести... Заработаю деньги... Давай возвратимся!

— И-эх, Мурат! — отрицательно покачал головой Таймураз.— Нет нам дороги назад. Там много не заработаешь... — и зажмурился — новая вспышка фейерверка разноцветьем озарила глубокое небо...

В эту ночь полицейские к ним не придирались, не выгоняли из парка, и горцы выспались на траве. На следующее утро торжества продолжались, и друзья, отправившиеся на поиски работы, невольно замедлили шаг возле открытой площадки, на которой выступал дешевый балаган: детины и карлики поочередно поднимали гири, плясали, кривлялись... Никогда Мурат и Таймураз не видели ничего подобного и ахнули, когда карлик с удивительной легкостью поднял гирю, с которой не смог справиться детина. Но дальше произошло совсем удивительное. Лилипут уцепился за гриф штанги, которую собирался рвануть вверх огромный, до двух метров ростом, верзила. Толпа хохотала, предвкушая, как штанга вместе с карликом окажется в воздухе. Но что это? Поднял вверх штангу не верзила, а лилипут! Да как?! Вместе с детиной! Таймураз даже языком зацокал от восхищения. Вот штанга уже на вытянутых руках лилипута. Но к удивлению публики она продолжала ползти вверх, отрывая от помоста и верзилу, и лилипута! Одураченная толпа захохотала.

Мужчина в котелке и клетчатом костюме, больше всех смеявшийся, выбрался из толпы, сердито проворчал:

— Обман публики! Шарлатанство! Глупость разума! — он взобрался на стол, поднял над головой плакат с изображением человека в цилиндре и в клетчатом костюме с цепочкой от часов на жилете, с чемоданами в каждой руке, истерично закричал: — Маньчжурия! Маньчжурия! Прекрасная страна! А ну, подходи, мимо не проходи! Все сюда! Все сюда! — он посмотрел на Таймураза. — Что, джигит? Хочешь быть одетым, как я? — и поиграл цепочкой от часов. — Хочешь денег заработать? Часы заиметь? В шляпе ходить? Сто рублей иметь? Айда в Маньчжурию, в прекрасную страну! Раз копнешь лопатой — рубль найдешь! Два копнешь — богачом станешь! Ну, чего думаешь?..

Таймураз торопливо глянул на Мурата...

***

Кого только не было в глухой тайге, по которой вскоре должна была пройти железная дорога! Мурат не переставал удивляться — сколько народа собралось здесь, на этих туманных, поросших лесом холмах. Больше всех было русских — добродушных, легко вступающих в разговор. Тесной группой держались украинцы, по вечерам они пели у костров. Были китайцы и корейцы — маленькие, щупленькие, шумливые: их и отличить-то друг от друга невозможно. Кореец не в состоянии усидеть на одном месте и пяти минут: только что был возле тебя, ошарашил длинной и непонятной тирадой, окинул юрким взглядом — и вот он уже примостился к украинцам, подпевает им... Про молчаливых, грустных эстонцев говорили, что они не по своему желанию прибыли сюда. Много было немцев, татар, греков... Разные языки, обычаи, одежда, мечты, но в одном они сходились — все кляли тех, кто обманом и посулами заманил их сюда на съедение комарам, что тучами висели над головами. Только сильный ливень приносил спасение, но так случалось редко. Чаще дождь моросил с утра до вечера, тогда-то людей одолевали влага и мошкара.

По утрам, когда вся эта прорва людей — русских, украинцев, немцев, корейцев, эстонцев, китайцев, кавказцев — разбирала тачки и спешила к карьеру, чтобы, наполнив их щебнем, бежать к насыпи, Мурат не мог отделаться от ощущения, что они чем-то напоминают надоедливое комарье. Только атаковали они тайгу, и не было на земле силы, которая заставила бы их остановиться: так и крутились они день за днем на этом пятачке бескрайней тайги, ощетинившейся стеной высоченного леса, разбросавшей по трассе болота, что так ненасытно впитывали в себя непомерное количество щебня, прикрывавшейся низким небом, беспрестанно сыпавшим изморось.