Заполье

Здесь же, казалось бы, только местным из речек и прудов орошеньем заниматься мелиораторам, больше нечем. Впрочем, задания-то по проекту наверняка по всем своим конторам научно-исследовательским рассылались, сюда тоже, во всю мощь раскручивалась махина эта — расформированная теперь, всякими хищниками растащенная, как туша сдохшего монструозного, землю с тупым, на удивленье малосмысленным упорством ковырявшего единорога. А если и был умысел как причина всего неразумия этого, то уж не в маленькой черепной коробке того зверя.

На банкетике в редакции, когда Мизгирь спичем своим заразительным увлекся, Леонид Владленович тихонько, пожимаясь губами в усмешке, сказал Базанову: «Знаете, некоторых из моих коллег беспокоит в газете компонента не то чтобы коммунистическая, нет, но…» — «Просоциалистическая, скажем». — «Да, конечно… Ничего. Пусть их это беспокоит, а не вас. Социализм из бытованья исторического уже не изымешь. Всего-то и задачка, — и вздохнул, не сказать чтобы весело, — что сделать его русским здесь. С элементами наркапа, как Владимир Георгич изволит выражаться, сиречь капитализма народного. Хотя сам-то навряд ли так думает…» — «А — как?» — «Вот это и вопрос… Но, кстати, его предложение редсовет создать под его ж председательством, а вас главредом при нём подначальным, мы еще летом забаллотировали — и, как оказалось, правильно сделали. Это — для сведенья вашего, пригодится. А как он думает… Разве что у Левина спросить». — «Да?» — «Да. Без надежды на ответ, впрочем… Но мы-то с вами, очень надеюсь, будем по-своему думать. И вместе, поскольку в одиночку с этой думкой не управиться…»

В редакцию он пришел в первый раз и, обойдя с ним все помещенья, хмыкнул: «Н-да-с, тесновато… А что ж не просите, не предлагаете? Уж берите и остаток…» В остатке их крыла здания было две комнаты и просторный холл, отдели перегородкой лёгкой от коридора — третья будет; значит, и мебель вдобавок прикупать, оргтехнику, а тут еще повестки судебные, наезды пошли, успевай отбиваться, хорошо — Мизгирь адвоката своего отрядил таскаться по судам. И не слишком ли, спросить себя, хозделами этими и прочими увлёкся, главного не упускаешь? Как ни убеждай себя, что это и есть главное сейчас, а всё что-то не получается убедить…

Зашли потом в кабинетик его, и Воротынцев без предисловий всяких спросил: «Церковь Воздвиженья знаете?» — «Это… на Гончарном какая, у пивзавода? Или в Хабаловке?» — «Ну, откуда вам, в самом деле, точно знать… Да, на Гончарном, тарный цех в ней теперь… тару куют. Просьба к вам: найдите, пожалуйста, знатока, спеца-архитектора какого и статью историческую сделайте о ней. Или даже серию, с фотографиями и прочим, со всеми сведениями, какие ни есть… ну, не вас учить. Тему раскрутить, чтобы мэрия не очень-то ломалась, отдала храм. Это просьба. Общину создадим, на это другие найдутся люди, счёт откроем на восстановление, объявим… Что вас смутило? — И посмотрел задорно, щипнул усы. — Все просто: в ней прадеды еще мои крестились, молились в меру смирения, а один дьячком даже в ограде похоронен… где теперь та ограда? И плиты могильные, говорят, вывезли и распилили, пустили на бордюры, когда центральную улицу асфальтировали… Нет, вспоминать пора — себя, своё. Понимаю, вы атеист, да и сам-то я… Но как вы на всё это смотрите?»

Неожиданным всё это было, и Базанов не то что замешкался — слова поверней подбирал, тыкал в пепельницу сигаретой; и очередную достал, прикурил: «Не отрицательно, Леонид Владленович, это уж по меньшей мере. Обман ли это или самообман — веру имею ввиду… Не знаю. — И признался: — Церковь — она, конечно, выше моего пониманья… Здесь тайна. В любом случае, это нужда народа моего, великая; а в ней и жмых за хлеб сойдет, лебеду с корьем, глину — и ту ели… Не нам нужде этой судьями быть, мешать ей тем более. Может, чем и помочь даже».

«Спасибо — вы, точней нельзя, и моё выразили… — Воротынцев с неподдельной признательностью глядел, и ей, признательности этой, можно было верить. — Но табачите вы, однако… Поберегите себя, только начинаются ещё наши дела. Подкину-ка я вам человечка одного для работы этой, не пожалеете, надеюсь. Телефон вам дам, подойдет попозже. Он экономист, вообще-то, но и… краевед, так называют их? Сечовик по фамилии, Михаил... э-э... Никифорович, так. Ничипором, значит, отца именовали. Личность занятная, в чем-то и редкая, в газетах даже печатался». — «Сечовик? По экологии что-то? Читал, вроде и знакомились как-то — давно, правда…» — «Ну, тем более. Он и церковью займется… экологией души, если хотите. Поработайте с ним, попробуйте в деле — без меня! — Он ладони шутливо выставил у плечей, но серые маленькие глаза смотрели строго, даже требовательно. — Я — пас, меня в этой игре нет. Ни для кого, понимаете? А средства… Пусть левая рука не знает, что вытворяет правая».