Изольда Леонидовна нахмурила брови и снова начала покашливать. Чтобы сменить пластинку, Олег решил перевести беседу в поэтическое русло, и я даже рассказала про пресловутый конкурс «Оратор года», на котором была признана лучшим чтецом. Она вздернула брови и попросила что-нибудь прочитать. Я обрадовалась безмерно, ибо читать стихи могу до полного изнеможения, а выпив бокал-другой хорошего вина, так хоть до утра. Начала я, естественно, с Бродского: «Кажинный раз на этом самом месте я вспоминаю о своей невесте?», а опомнилась, когда Олег начал дергать меня за рукав. Как выяснилось потом, за это время я умудрилась прочесть «Любовную песнь Иванова», «Мотылька» и даже «Ночь. Камера. Волчок/хуярит прямо мне в зрачок» (последнее не помню, хоть убейте, видимо, пребывала в поэтическом экстазе).
Изольда Леонидовна снова закашлялась и спросила, не было ли в нашем роду преступников.
— Нет, — гордо ответила я. — Только национальные герои и узники концлагерей.
Про дядьку, зарЭзавшего свою жену, я не упомянула.
Желая хоть чем-то обрадовать Изольду Леонидовну, я гордо сообщила, что в институте была одной из лучших на курсе и собираюсь продолжить свое образование в Харькове, как только получу гражданство. Изольда Леонидовна одобрительно покачала головой и спросила, какие предметы я любила больше всего. Я хищно улыбнулась и выдала:
— Судебная экспертиза и судебная психиатрия! Из девушек, кроме меня, в морг никто не ходил, все боялись!
Ужин закончился, и Изольда Леонидовна попросила сына оставить нас наедине.
И мне в о-о-очень интеллигентной, завуалированной форме было сказано, что:
1. Я простушка и авантюристка.
2. Мы с Олегом очень разные люди.
3. Она искренне сожалеет, но я, скорее всего, не смогу стать членом их семьи.
Сообразив, что терять уже нечего, и порядком подустав от всех мамаш, которые макали меня в дерьмо, я решила отыграться на Изольде Леонидовне, затянулась сигаретой, пустила дым ей в лицо и изрекла:
— Ну и стерва же вы, мамо! Идите вы на хуй со своими манерами!
Надо ли говорить, что двери этого дома закрылись для меня навсегда. И все же есть некая высшая справедливость. Утомленный нравоучениями мамочки, Олег женился спустя два года, и Изольда Леонидовна, встретив меня в парке, даже поплакалась мне в жилетку:
— Уж лучше бы он на тебе женился, деточка! Ты хоть не такая страшненькая!
Из ее уст это звучало как похвала.
Посмотрела, сколько человек внесли меня в друзья: уже двести пятьдесят.