Читаем Записки уголовного барда полностью

Проходит час, другой. Над головой слышится шорох. Оборачиваюсь. Под самым потолком по стене ползет черное, циклопическое насекомое. Нечто среднее между черепахой и тараканом. Длиной с пачку сигарет. Если бы на воле сказали, что в тюрьме живут такие звери, ни один ботаник или энтомолог не поверил. Хороший сокамерник, ничего не скажешь, главное, неторопливый. Сколько ты уже отмотал? Гляжу на него и улыбаюсь. Хочется пить. Стучу в дверь.

— Гражданин начальник, в бачке воды нет...

— Скоро в камеру пойдешь, там будешь пить, пока не обоссышься!

Таракан опускается все ниже и ниже. Не боится — в тюрьме живность убивать нельзя. За исключением вшей, клопов и тараканов.

Этого не пришибли, видно, только из-за размеров — сочли не за насекомое, а за животное. В этом тоже горькая тюремная правда — выживает большой и сильный.

Отпирают дверь.

— Выходи на коридор. Пошли на шмон.

Иду в пустое гулкое помещение. Вдоль стен — лавки.

— Раздеться догола. Одежу разложить. Сам отходи в сторону.

Сижу голышом на скамье, жду, пока собака обнюхает и ощупает зубами все мое имущество.

— Ступень есть?., колеса?., мойки?., стары?., бабки?.. — спрашивает сопровождающий.

— Что?

— Заточки, говорю, таблетки, бритвы, карты, деньги? Непонятно, что ли?

— Понятно. Ничего этого нет.

— Собирай шмотки, пошли.

Идем по коридорам, переходам, выходим во внутренний двор.

— Шагай вперед. Сейчас на стрижку и в прожарку. Потом в баню. Получишь матрасовку, одеяло, кружку и — в камеру. Все понял?

Баня в дальнем конце двора, в отдельном корпусе. Сбоку высоченный забор, черные ворота. За воротами — купола церкви, что стоит посреди кладбища. Я бывал в ней не раз. Теперь же ее купола кажутся родными и сказочными.

— Сначала — стричься, — командует старшина.

Цирюльня — маленькая каморка без зеркал и одеколонов. Бетонный пол, в углу метла, сметать волосы. Судя по копнам, лежащим вдоль стены, — стригут быстро, часто и наголо. Посреди каморки стул. Парикмахер — улыбчивая женщина, похожая на больничную сестру-хозяйку.

— Красивые волосы, но что поделаешь... Не расстраивайся, на свободе новые отрастут. Давай голову вниз наклоняй. Это недолго, хе-хе.

Сижу на табуретке, гляжу в пол между ног. Жужжит машинка. От затылка ко лбу... От лба — к затылку... От уха — до уха... Меж ботинок падают хлопья. Никогда не думал, что они такого цвета. Длинные, каштановые с отливом. Были модной прической и вот — на бетонном тюремном полу, сиротливой горкой. Как пакля.

— Красив? — криво улыбаясь, спрашиваю у тетки.

— А то!

В дверях сопит старшина. В «прожарочной» — опять догола. Тряпки — в железный короб и — в адскую машину. Старшина выдает четвертушку хозяйственного мыла с дустом, и я голышом зашагиваю через скользкий порог бани.

Железная дверь с потным глазком гулко хлопает и оставляет наедине с пачкой цинковых тазов. Осклизлый каменный пол, серые сопливые стены, тусклая лампочка в нише — тюремные «сандуны».

— На помывку — пятнадцать минут, — сквозь дверь командует начальник.

— А что так мало? Я в изоляторе пять дней валялся...

— Дома будешь кайфовать. А здесь слушай, что говорят! После водных процедур получаю из прожарки одежду.

Еще пышет и пахнет горелой шерстью, дымом пластмассы и жареными ботинками. Следом— обещанную матра- совку — ветхий тряпичный мешок. Затертое до состояния половой тряпки короткое, непонятного колера одеяло. Возможно, в него заворачивался сам Свердлов, до революции здесь бывавший. Алюминиевую кружку, прокопченную и гофрированную, будто ее погрыз бурый медведь. Штопанную, пропитанную хлоркой простыню размером с полотенце и наволочку свеже-земляного цвета. Закидываю мешок за спину. Пошли.

Спецкорпус— белое, старинной постройки здание в четыре этажа. Окна камер — внутрь двора. Почти все закрыты зонтами и заварены многослойными решетками. Поднимаемся по лестнице на третий этаж. Железная дверь. Охранник открывает.

— Налево. До конца коридора. У 38-й остановиться. Иду в самый конец, до тупика. В открытые кормушки

глазеет народ.

— Откуда, земляк?.. Из какого города?..

Несколько камер по правую сторону — женские. Иду медленно. В кормушках любопытные женские лица сменяют друг друга.

— Как зовут?.. В какую камеру?..

Охранник поспешает следом.

— А ну хорош базлать, крысы! Сейчас все захлопну, будете опять жабрами дышать!

В камерах душно. Открытая кормушка — привилегия и милость коридорного.

В самом тупике слева — моя, 38-я. Низенькая, синего цвета, облезлая дверь. Глазок, прикрытый шторкой, накладной замок и огромный засов.

Охранник распахивает ее настежь.

— Заходи быстро.

Передо мной тесная, дымная каморка. Напротив двери, под зарешеченным окном, двухъярусный шконарь, от стенки до стенки. Справа— еще один, одноярусный, обычный. Ширина жилища — ровно в длину шконаря. От двери до окна — четыре метра. Навстречу мне поднимаются двое. Втаскиваю мешок через порог.

— Здорово, мужики.

Поднимаю глаза. Передо мной стоит старый знакомый по ресторану Терняк Виктор Нахимович. Его глаза выкатываются от удивления.

— Здорово, Саня... Ты как здесь оказался?

— Почти так же, как и ты, благодаря тем же самым людям.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии