Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Именно такое отношение ко мне было угодно проявлять некоторым моим ученикам, в том числе и обер-полицеймейстеру г-ну Горголи — одному из благороднейших и великодушнейших людей, каких я когда-либо встречал. Грек по происхождению, красавец, высокого роста, великолепно сложенный, ловкий во всех физических упражнениях, он, несомненно, как и граф Алексей Орлов и г-н Бобринский, являл собою тип настоящего вельможи. Ловкий во всех физических упражнениях, начиная с верховой езды и кончая игрою в мяч, первоклассный фехтовальщик-любитель, щедрый, словно один из старых бояр, Горголи являлся ангелом-хранителем как для иностранцев, так и для своих сограждан, для которых он был доступен в любое время дня и ночи. В таком городе, как Санкт-Петербург, то есть в этой монархической Венеции, где слухи, едва возникнув, тут же замирают, где Мойка и Екатерининский канал, как каналы Джудекка и Орфано, бесшумно выносят на поверхность своих мертвецов, где будочники, дежурящие на всех перекрестках, порой скорее внушают обывателям страх, нежели успокаивают их тревоги, — генерал Горголи отвечал за общественную безопасность. Видя, как он без конца разъезжает в легких дрожках, запряженных парой быстрых, как газели, лошадей, сменяемых по четыре раза в день, по двенадцати частям города, по рынкам и базарам, каждый горожанин спокойно затворял по вечерам двери своего дома, инстинктивно пребывая в уверенности, что око этого доступного зрению ангела-хранителя остается открытым в ночной тьме. Я предоставлю лишь одно доказательство этого неусыпного бдения: в течение тех двенадцати с лишком лет, что г-н Горголи был обер-полицеймейс-тером, он не покинул Санкт-Петербург ни на один день.

Вот почему, вполне вероятно, нет на свете другого такого города, где люди чувствовали бы себя так спокойно ночью, как в Санкт-Петербурге. Полиция следит одновременно за теми, кто запирается у себя дома, и теми, кто расхаживает по улицам. Повсюду в городе возведены деревянные башни, возвышающиеся над всеми домами, которые, впрочем, имеют по большей части два или три этажа. День и ночь на этих башнях дежурят по два человека; едва только вспышка, отблеск пламени или дым дает им знать о пожаре, они с помощью веревки приводят в действие колокол, находящийся в нижней части башни, и, пока в насосы и бочки с водой впрягают лошадей, всегда стоящих в сбруе, указывают квартал города, где произошло стихийное бедствие. И тотчас же туда галопом выезжают пожарные с насосами. Время, необходимое для того, чтобы покрыть тот или иной путь, точно подсчитано заранее, и им остается лишь прибыть на место в установленный срок; так что здесь не собственник дома прибегает будить полицию, как это бывает во Франции, а напротив, полиция приходит к нему со словами: «Вставайте, ваш дом горит!»

Что касается краж со взломом, то в Санкт-Петербурге их почти нечего бояться. Если тот, кто собирается что-либо украсть или, точнее сказать, стащить (поскольку это слово лучше передает оттенок, который приобретает у него этот вид правонарушения), — человек русский, то он ни за что не будет разбивать окно или взламывать дверь; так что любому мужику, на виду у которого нельзя оставить валяться и копейки, можно без всяких опасений доверить конверт — лишь бы этот конверт был запечатан, — в который вы на глазах у него положили десять тысяч рублей банковскими билетами.

Это касается спокойствия тех горожан, что остаются у себя дома.

Тем же, кто расхаживает по улицам, не приходится бояться никого, кроме будочников, поставленных для их защиты; но будочники так трусливы, что один-единствен-ный человек с тростью или с пистолетом в руке может обратить в бегство десяток их. Так что эти негодяи вынуждены бросаться на какую-нибудь несчастную запоздалую уличную девку, которая, в любом случае, немного теряет, если ее ограбят, и для которой изнасилование не составляет большого огорчения. Впрочем, все на свете имеет свою хорошую сторону: зимними ночами, когда, несмотря на уличное освещение, в городе стоит такая тьма, что лошади рискуют каждую минуту столкнуться друг с другом, будочник всегда вовремя предупреждает кучеров об угрожающей им опасности. Его глаза настолько привыкают к темноте, в которой он ведет наблюдение, что он различает во мраке сани, дрожки или коляску, которые бесшумно приближаются по заснеженной дороге и без его предупреждения непременно столкнулись бы со встречным экипажем, мчащимся как молния.