Читаем Записки о Пушкине. Письма полностью

Этот раз несколько проштрафился; сегодня только благодарю вас, почтенный Гаврила Степанович, за два ваши привета, всегда отрадные. 15 июня привезла мне Неленька ваш первый листок от 9-го; а 18-го почта привезла Михеевне другой от 3-го.[366] Значит, почта не очень спешит, или вы хронологическую сделали ошибку. Но дело не в том: мы не будем доискиваться до математической точности, как теперь хлопочут добрые люди о возрасте нашей матушки России,[367] будем довольны, что листки долетают – днем раньше, днем позже – это еще не беда…

Неленька в восхищении от вас – много с ней говорил об юной вашей старости (не всякому дано это благо). Она провела у меня часов около двадцати. Спасибо и за это, я ее с рожденья люблю – точно, премилая бабенка вышла, но, признаюсь вам (это между нами), не большой поклонник ее супруга. В нем есть что-то натянутое, неясное. Вообще не возбуждает доверия. С трудом преодолеваю эти предубеждения – иногда желалось бы, чтобы она имела мужем не его. Впрочем, что теперь об этом толковать, – факт, уничтожающий все рассуждения. Лишь бы она была счастлива – или думала, что счастлива, больше ничего не нужно. В сентябре опять ее увидим.

Прекрасно сделали, что приютили Толя. По правде, это наше дело – мы, старожилы сибирские, должны новых конскриптов[368] сколько-нибудь опекать, беда только в том, что не всех выдают. В Омске продолжается то же для них житье, хоть несколько помягче, после смены плац-майора Кривцова.

Все наши вас обнимают. Мы совершенно залиты дождями. Если та же история у вас, то вам, добрый друг, плохо цинциннатствовать в Соломенном. – Да если б нам дали право двигаться по Сибири, я бы иногда нечаянно являлся к вам, да и вас бы поджидал. Пора бы, наконец, убедиться, что нет никакой опасности от нашего движения, – между тем существование было бы несколько похоже на дело. Боюсь опять выговора – пишу скоро. Пожалуй, не доберетесь толку в этом болтании. Впрочем, пусть лучше как будто от неразборчивости почерка, нежели от настоящей бессмыслицы. Все наши здравствуют. – Потомок Рюрика неравнодушен к изысканию о его предке.

Прощайте покамест. Чего не договариваю, вы догадаетесь сами.

Верный вам И. П…

<p>134. Ф. Ф. Матюшкину</p>

9 сентября [1]852 г., [Ялуторовск].

Как-нибудь, да ты уже знаешь, любезный друг Матюшкин, что у меня на стене твой портрет и в портфеле Теребеневский лицейский Jeannot.[369]

С июля месяца зрительная твоя трубка помогает мне тебя отыскивать, навожу ее на ваш департамент – и вижу вице-директора в полной деятельности. Помогай тебе бог в этом новом деле, а от меня прими, добрый друг, сердечное спасибо за твое дружеское воспоминание. Разумеется, я бы тебя не узнал, но узнаю твое прежнее сердце. Не помню даже, каким образом мой портрет к тебе попал. Знаю, что такой же есть у Егора Антоновича, а твой явился как во сне; наши старики меня в нем не узнают, а я в этом деле сам не судья. Скажи, оставить ли мне этого лицеиста у себя, или вернуть тебе?

Ты мне не говоришь, но, верно, получил мое письмо февральское. Отправлено было в ящике к Catherine.

Нового мне тебе нечего сообщить – уверять в дружбе не нужно. Ты должен быть убежден, что я, несмотря на все треволнения моего не совсем обыкновенного существования, с помощию божиею сохранился в чувствах и привязанностях.

Обними всех наших ветеранов старого Лицея. – Константину Данзасу должен был дать весточку обо мне некто Кроль, молодой человек, очень милый, ему знакомый, который недавно здесь проезжал из Иркутска. Бориса расцелуй за меня и когда-нибудь, в свободную минуту от дел казенных, порадуй меня словечком. Случаи писать бывают.

Теперь хочу тебя попросить об одном деле. Ты поступи со мной откровенно. Если можно, сделай, а не то откажи прямо. Я не хочу об этом теперь писать к своим, потому что поручение мое может их затруднить, а хлопотать они станут.

Моя Аннушка большие делает успехи на фортепиано – теперь учится, ходит к учителю, своего фортепиано нет. Хочется мне ей подарить хороший инструмент, а денег Михайло обещал в будущем году прибавить. Следовательно, если ты можешь купить фортепиано и послать с зимними обозами в Тюмень к Зырянову для доставления оттуда Николаю Яковлевичу Балакшину, то мне сделаешь великое одолжение. Я думаю, все это обойдется не более 300 целковых. Фортепиано надобно выбрать, как следует велеть уложить и пр. и пр. К Ирбитской ярмарке в таком случае я могу его получить. – Не взыщи, что я с тобой говорю без оглядки. Прошу только об одном: если нельзя, то сделай как будто я и не говорил тебе о теперешнем моем желании. Чтоб моя просьба ни на волос тебя не затрудняла. При всем моем желании добыть фортепиано можно и повременить. Я пишу, как будто говорю с тобой. Нужна большая доверенность, чтоб заочно так говорить. В будущем году этот долг уплотится. – Вот вся история.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии