Записки нетрезвого человека

«Он — друг. Многим. Своим друзьям. Своим актерам. Если идти дальше — людям. Парадокс в том, что он главный режиссер театра, сначала одного, потом другого. А у главных режиссеров множество главнорежиссерских болезней. В их руках судьбы зависимых, ранимых, мало зарабатывающих актеров. Как соблазнительно попользоваться этим!.. Другая болезнь: главные режиссеры ревнивы. К успехам других театров, к режиссерам, которых сами же пригласили в свой коллектив, а если у кого-нибудь спектакль необыкновенно удался и, хуже того, его актеры полюбили! И еще болезнь. Им дороги награды, они скромно и нетерпеливо ждут своей очереди. Один из таких главных (кинорежиссеров) попросил написать для него сценарий. И — на ухо: „На Ленинскую премию!..“ Так вот, у главного режиссера Олега Ефремова этих болезней нет. Ни одной. Он дает работать в своем театре режиссерам любых вкусов и направлений, которые ему не совсем и понятны. Но, а вдруг?..

Когда актер подал заявку на роль, которую блистательно играл сам Ефремов, он — во вред спектаклю — разрешил ему играть вместо себя.

Правильно? Кто знает, иначе он не мог. Иногда, впрочем, неправильное бывает вернее правильного.

Рассказывают, что в школе учительница, опрашивая учеников, обратилась к нему, кем он хочет быть. Тощий, длинный мальчик ответил: „Хочу иметь свой театр“. Вот что главное! Он — строитель театров.

Для начала построил „Современник“. В те годы, когда никто еще ничего подобного не строил. Они одновременно появились — очень молодой Ефремов и очень молодые студийцы, теперь они уже знамениты. <…>

В „Современнике“ было больше ночных лихорадочных споров, нежели во всех других московских театрах, вместе взятых. Спектакли отличались не только иной степенью житейской и социальной правды, но и ритмом, он тоже был лихорадочным. На сцене речь шла о том, что зрители уже понимали, но еще не решались говорить вслух. Паузы на размышление были не нужны. Так же лихорадочны и стремительны были решения. <…>

Почти весь срок своей жизни в театре он бился за „крамольные“ пьесы. В каждое время наличествуют свои крамолы. Он знает правила этой игры. Запрещающие всегда упорны. Но он тоже упорен. Запрещающие всегда были по-своему умны. Но он был умнее их, хитрых, ушлых. Долголетняя борьба эта стоила ему дорого. Так, выигрывая, можно проиграть жизнь.

Сейчас мало у кого есть кумиры среди живущих и даже умерших людей. У него такие есть. К Станиславскому, Немировичу-Данченко он относится молитвенно. Как и они, Ефремов предан театру „жизни человеческого духа“.

Появлялись театры иные, условные, метафорические.

И многие поспешали вслед им. Он — нет.

Трудно оставаться собой, когда вокруг становятся другими, лучшими, нежели были до сих пор. Левые еще левей, правые еще правей, левые делаются правыми, правые — левыми. А у Ефремова какая-то неподвижная точка притяжения, от которой его так запросто не оторвать. Он — свой в сумятице человеческой жизни со всеми ее взлетами и уродствами. И поэзией.

В небольшом телефильме он играл графомана, который по мере сил сочинял стихи. Ефремов так читал их, что шахтер из Донецка попросил в письме, чтобы Олег Николаевич прислал ему „свои“ стихи, а он прочитает их жене.

Ни в театре, ни в кино он не играл отрицательных персонажей. Никому и в голову не приходило предлагать ему таких. Почему? Да потому, что он хороший человек. Говорят, хороший человек — это не профессия. В наши времена это выше профессии.

Он благородный человек — не сегодняшнее слово, не правда ли? Он не держит зла ни против кого. Не говорит плохо ни о ком. И не любит, когда о ком-нибудь говорят плохо в его присутствии. Это благородство поражает и при всей простоте его натуры даже сковывает. Надо дотягиваться до него. А трудно» (Советская культура. 1987. 1 окт. С. 4).

Благодарность недругам

С. 51

Начиная с первой, мои пьесы, чем дальше, тем больше, систематически ругали…

«Фабричную девчонку» ругали за очернительство…

Пьеса, пользовавшаяся огромным успехом, вызвала шквал разгромных рецензий.