О том, как Товстоногов репетировал «Пять вечеров», см. в ЗНЧ (с. 160–161) и в уже упоминавшейся книге Т. В. Ланиной «Александр Володин» (с. 118–119); самый полный вариант этого текста сохранился в набросках:
«Помнится мне репетиция сцены, где Тамара разрешает своему бывшему возлюбленному Ильину остаться переночевать. Она говорит: „Время позднее, так что спокойной ночи“.
— Подождите, Зина, — остановил ее Товстоногов. — Фима, вы подойдите к ней, потом, Зина, вы скажите.
Копелян подошел, и Шарко сказала: „Время позднее, так что спокойной ночи“.
— Нет, сначала Фима придвиньте к ней стул и садитесь напротив нее.
Копелян придвинул стул и сел.
„Время позднее, так что спокойной ночи“.
— Постойте, Зина. Пускай он возьмет вас за руки.
Копелян сделал это.
„Время позднее…“
Нет. Теперь, Зина, вы отнимите руки и станьте, а потом уж скажите.
Зина отняла руки, встала и сказала: „Время позднее, так что ложитесь спать“.
На сцене стало понятно все: раз она разрешила остаться на ночь, Ильин решил, что он прощен и все теперь будет по-прежнему, и перед ним уже не надменная высохшая ханжа, а нечто совсем другое и разговор теперь пойдет уже другой. Потому и подошел к ней, и присел, и взял за руки. Но ей это оскорбительно, о прежних отношениях и речи быть не может, и она дает ему это понять. Отняла руки, встала и отправила спать в другую комнату: „время позднее, так что, спокойной ночи“…» (ОРК ГТБ. Ф. 18. Л. 60–61).
О таком же методе вспоминает и Г. Н. Яновская, описывая работу Товстоногова над спектаклем его режиссерского курса «Люди и мыши» по Д. Стейнбеку (ЛГИТМиК, 1967):
«Пока не пришел Товстоногов… монологи мы решали в очень модной тогда эстетике экзистенциализма. Смысл был такой: каждый человек живет в современном мире, как в отдельной тюремной камере, а вот при помощи искусства все человечество перестукивается. <…>
Что было сделано до прихода Товстоногова? <…> Мы с Валдасом (Валдас Ленцявичюс — исполнитель роли Лэнни) каждый раз играли эту сцену кишками, всю свою страсть и боль вкладывая в слова про нашу безумную мечту о счастливой жизни… При этом мы с Валдасом сидели на ящиках: один стоял слева у портала, другой — справа (это должно было означать некоммуникабельность), и сходились мы с ним с разных концов на фразе „Пощупай мои волосы“.
А потом появился Гога. Посмотрел на это все, на эту иллюстрацию невероятно „свежей“ мысли о том, что все люди одиноки… и вдруг сказал: „А ну-ка, сдвиньте ящики вместе. Валдас, садитесь, а вы, Гета, ложитесь к нему головой на колени“. <…> И все, что мы до этого играли в пустоту, в воздух, мы стали играть и говорить друг другу… в полной уверенности, что мы говорим об одном и том же и понимаем друг друга. <…>
В результате, всю суть, которую мы стремились передать этой сценой, Товстоногов перевел в физическое действие… Это был мощный урок его режиссуры. Мы сделали сцену в один вечер, хотя до этого несколько месяцев уныло сидели на своих ящиках, рвали страсти в клочки…» (
(«Меня еще приветствуют…» — Ст-19. С. 333)
К 60-летию О. Н. Ефремова было опубликовано эссе Володина «Мой друг Олег Ефремов»: