Рукопись рецензировали Кирилл Косцинский и Елена Катерли. Причем Косцинский дважды: первый раз — 18 декабря 1953 года и второй раз — 11 февраля 1954 года, после переработки. Это была нормальная практика — ни одна книга не выходила в свет без редакционных поправок, чаще в интересах цензуры, но иногда и творчески плодотворных.
Первоначально книга объемом в 10 а. л. состояла из пятнадцати рассказов. В окончательном виде остались рассказы: «Инженер Володя Новиков», «Анечка» (изначально «Аня»), «Подруги», «Свекровь», «Приказ об увольнении» (изначально «Полина Павловна»), «Прошлой весной» (изначально «Ксения»), «Мама, папа и Сережа», «Пятнадцать лет жизни», «Твердый характер».
Оба внутренних рецензента, Кирилл Косцинский и Елена Катерли, отнеслись к рукописи благосклонно и подчеркивали, что в героях рассказов, хоть и далеких от магистральных проблем современности, можно легко узнать простых советских людей и что автор стремится воплотить в них лучшие качества своих соотечественников. Рецензии были стандартными, с положительными заключениями и обязательными пожеланиями по доработке.
Лишь одно замечание К. Косцинского обращает на себя внимание: в рассказе «Ксения», отмечает он, героиня «готовится к объяснению со своим возлюбленным, но рассказ кончается, прежде чем они скажут друг другу „здравствуй!“» (ЦГАЛИ. Р-344. Оп. 1. Д. 531. Об издании «Сборника рассказов»). На рецензента произвела впечатление способность автора сделать недоговоренность (подтекст) основой повествования.
Представление о подтексте было тогда тесно связано с творчеством Э. Хемингуэя (его произведения издавали не только в 1930-е годы, но и во время войны, например, в сб.:
«Если писатель хорошо знает то, о чем он пишет, он может опустить многое из того, что знает, и если он пишет правдиво, читатель почувствует все опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды» (
Но был один очень важный момент. Книга послужила ему и кладовой, и творческой лабораторией. Из этих сюжетов и этих персонажей выросла вся последующая драматургия Володина. Из рассказа «Пятнадцать лет жизни» — пьеса «Пять вечеров» (героя рассказа зовут так же — Ильин, хотя он еще мало похож на себя — будущего). Жаждущая замужества Анечка — будущие Зоя, Надюша. Робкая Настя, научившаяся в рассказе отстаивать свою неза висимость, очнется в «Происшествии, которого никто не заметил», героиня рассказа «Твердый характер» — в сценарии «Дочки-матери».
Сам автор редко вспоминал о своем литературном дебюте или, как он полагал, фальстарте. Его первая книга действительно не снискала оваций, но она была чрезвычайно важна для него самого во многом и помимо признания, в котором он нуждался как никто другой. Ничего такого, чего следовало бы или можно было бы «стыдится», как об этом неустанно твердил Володин в поздних интервью, в книге не было. Но не было и достаточно индивидуального, яркого, позволяющего отличить володинских героев от прочих героев рассказов о «наших современниках». Разве что чуть более пристальное, детальное внимание к каждому персонажу и — это важно! — полный отказ от какой бы то ни было заданности, предвзятости по отношению к ним. В книге «Рассказы», несомненно, присутствовала некая новая, отличающаяся от общепринятой, система нравственных координат.
Вскоре появились три рецензии, небольшие, но в авторитетной периодике («Звезда», «Комсомольская правда», «Литературная газета»). Однако было и два удивительных внежурнальных отклика.
Книгу горячо воспринял тогдашний молодой нестоличный читатель. Настолько горячо, что студенты-биологи Ростовского университета устроили ее обсуждение:
«…Самое начало хрущевской оттепели. Сталин умер совсем недавно… И тут попадается мне маленькая книжечка рассказов Володина. Голубоватая обложка без всяких затей — как у „Нового мира“. Помню острое чувство: совсем не то, чему нас учили в школе! Принципиальная Ася вдруг оказывается вовсе не такой хорошей, как ей положено быть. <…> Изумление от „расшатывания основ“, фальшь которых давно уже требовала осознания, радость от совпадения с ощущаемым интуитивно были столь велики, что я затеял ОБСУЖДЕНИЕ книжки на факультете… Мой доклад открывал это обсуждение, а потом была дискуссия. По мню, что живая», — вспоминает С. Сперанский (