Записки из чемодана

К концу января наши стали бить немцев уже ею частям. По донесению командования из Сталинграда, там создалась серьезная обстановка. Десятки тысяч пленных, тысячи убитых и раненных немцев. Такой внезапный наплыв наши медики не ожидали[154]. Начались тиф и другие болезни, голодовка, размещать негде (нет теплых помещений), все были разбиты немцами в боях[155].

Меня вызвали к Сталину, там были Маленков, Берия, Молотов[156]. Коротко рассказали мне о неприятном положении и приказали сейчас же вылететь, разместить военнопленных, организовать питание, лечение, охрану и помочь военным в срочной переброске Донского фронта на Центральное направление и исправить ж/д линии и станции, которые были разбиты в боях.

В общем, заданий много. Попрощался. Настроение у всех веселое. Особенно мне запомнился Сталин, который ходил по кабинету спокойный, вставлял фразы, часто подходил ко мне и уточнял некоторые вопросы.

Вылетаю в Сталинград. Там за эти два-три дня закончили окружение Паулюса, и 30 января войска капитулировали. Паулюс и его штаб сдались на волю победителей. Ура![157]^…

В Сталинграде я нагляделся страстей-мордастей. Когда подлетел, увидел чёрные колонны немцев. В самом городе (если так можно назвать развалины, руины) по трупам замерзшим ездят танки, машины. Кругом, куда ни глянешь, везде трупы.

Поехал в место сбора военнопленных. Картина ужасная. Высшая арийская раса вся сплошь оборвана, небрита, истощала, взгляд робкий. Стоят в очереди за супом. Причем дисциплина видна и в этом. Мл<адший> к<омандный> с<остав> командует, и их слушаются.

Подхожу спрашиваю, ну как, подлецы, довоевались. Отвечают бодро: Яволь! (Точно!). Не подумайте, что поняли мой вопрос. На скорую руку организовали им помещение, койки и погнали набивать матрасы. Всё делают сами…

Наутро поехал на конный завод, куда направил для размещения несколько тысяч военнопленных. Только выехал за город, смотрю, на дороге стали попадаться трупы немецких военнопленных. Проеду 500 метров — лежит, ещё дальше — опять лежит, вышел из машины, присмотрелся, вижу — подстрелены. Ну, уж это безобразие[158].

Приказал шоферу гнать быстрее. Через полчаса догнал колонну тысяч 5 военнопленных. Сзади колонны идёт сержант, возле него два военнопленных еле плетутся, он их подтыкает наганом. Спрашиваю: как дела?

Жалуется: плохо идут. Хилые. «Ну, и что ты делаешь?» Он посмотрел и спокойно, словно так и нужно: отвечает: «добиваю». Я говорю, ты что, с ума сошёл? А он — А как же т. генерал. Я говорю: убери наган. Если ещё одного добьёшь — посажу в тюрьму. Кто отстанет, пусть тут и сидит. Когда приведёшь колонну, пошли автомашину и подбери отставших. Они никуда не убегут.

Он на меня посмотрел недовольным взглядом, сказал — слушаюсь, и мы поехали дальше. Думаю, что больше он этого не делал, но не ручаюсь, на войне как на войне.

На конном заводе уже разместились тысячи 3 военнопленных, прямо в конюшнях, не отапливаемых. Я разрешил организованно жечь костры, так как здания были каменными. Наблюдаю за военнопленными, и тут видна арийская раса. К итальянцам немцы относились презрительно, да кстати сказать, они ужасно и выглядели, мерзли и казались беспомощными. К венграм и румынам несколько лучше, но всё же себя ставили на первое место.

Поздно вечером вернулся и заслушал начальников, где ещё организовали лагеря. Картина прямо неутешительная. Размещать негде. Все здания немцы и мы разбили, что хочешь, то и делай. Созвонился по ВЧ с А. В. Хрулёвым и попросил сотню штабных палаток. Обещал[159].

На следующее утро пошли с генералом медицинской службы (фамилию забыл) двухметрового роста, и особенно у него были большие полуметровые погоны. Пошли по мед. сан. батальонам, ну это только название. Сараи, склады и т. д. — это где размещались раненые.

Генерал мне в разговоре сказал, что большая часть раненых помрёт, так как они несколько дней до пленения не получали медпомощи, такая же участь ждет и легко раненых, так как в таких антисанитарных условиях получат гангрену и другие гадости. На это я ему сказал, что мы сюда их не звали, поэтому пусть сами и расплачиваются[160].

Днём мне Воронин (начальник УНКВД) показывал карьеры-ямы и другие места, куда решили вывозить трупы и закапывать тракторами. Ну, я согласился. Другого выхода не было. Иначе весной началось бы разложение и заразы. Запросил эшелон извести, чтобы ряды трупов посыпать, чтобы быстрее уничтожались.

Всё время поддерживал связь с Рокоссовским, Еременко*, который был командующим фронтом вместо снятого Гордова. Рокоссовский, я с ним уже второй раз встречался, первый раз под Москвой, когда он командовал 16 армией, и сейчас. Он и тогда, и сейчас производил впечатление грамотного, вдумчивого генерала, в отличие от Еременко, этого малограмотного самовлюбленного, хвастливого и довольно трусливого перед начальством генерала.

Пока возился с военнопленными, получил решение из Москвы, обязывающее организовать переброску войск фронта Рокоссовского в центр<альную> часть в течение 5–6 суток. Стал железнодорожником.