Ну, это его уже окончательно взбесило. «Ну вот, что с них взять. Военного дела не знают», а затем, обращаясь ко мне: «И это называется начальник особого отдела Красной Армии».
(Абакумов к тому времени был начальником Главного управления особых отделов СМЕРШ.).[146]
И далее Сталин продолжал: «Так дальше не пойдёт, надо нач<альни>ком особого отдела военного. Война идёт, мало ли что может быть, а тут гражданские люди».
И далее, посмотрев в мою сторону сказал: «Товарищ Серов вам надо взять и руководить особыми отделами фронтов, вы человек военный и с этим делом успешно будете справляться». Я промолчал. А сам подумал, что если еще раз об этом скажет, то я буду отказываться.
Я знал, что на особых отделах фронтов были Абакумовым назначены малограмотные особисты, как в общеобразовательном плане (3–4 класса образование, но большой стаж в органах), так и в военном ничего не знают. Потому трудно будет переделывать таких особистов в короткий срок.
И дальше Сталин, решив, что назначение уже состоялось, обращаясь к Меркулову, продолжал: «Соберите всех начальников особых отделов фронтов и все вместе проведите совещание, на котором укажите на серьёзные недостатки в работе особых отделов и поставьте задачу в кратчайший срок устранить их, вы потом, т. Серов, мне доложите».
Я снова промолчал. Затем Сталин сказал: «Вы с этим не затягивайте. Идите и проводите».
Мы вышли, сели в одну машину, Абакумов посмотрел на меня и говорит: «Ну вот, принимай дела», я ответил, глядя на него: «Ничего я принимать не буду». Меркулов молчал. Когда приехали в Наркомат, я ушёл к себе.
Вечером позвонил Меркулов и спросил, что будем делать. Я опять уклонился от ответа. Тогда он сказал, что уже подписал шифровку о созыве совещания через сутки.
Совещание открыл Меркулов, он довольно подробно пересказал разговор с т. Сталиным. Абакумов сидел как оплёванный, а я тоже мрачный. После совещания некоторые начальники особых отделов — генералы — стали подходить уже ко мне с вопросами по фронтовым делам, но я не стал слушать, сказав, что когда будет приказ, то и дам необходимые указания.
Когда разошлись, я сел у себя и долго думал, как браться за работу, где кадры мало того, что слабо подготовленные, а главное — испорченные. Раз они не могут организовать как следует работу по выявлению шпионов и диверсантов в частях и в тылу войск, то все это должны чем-то восполнить, чтобы «показать» видимость и работы и «свои успехи».
Тогда они встали на наиболее успешный и легкий путь это следить, какой генерал или офицер имеет п.п.ж. (полевую походную жену), кто что взял себе при взятии города и отправил семье, причём мелочи: радиоприемник, безделушки, зачастую продукты и т. д. При этом с вещами посылали нарочного. На таких офицеров и генералов заводились «дела» с подробным добавлением отсебятины и направлялись донесения Абакумову.
Я это все знал, так как многие особисты работали у меня на Украине или здесь в Москве и охотно заходили ко мне, когда я был в Москве или на фронтах. Вот поэтому мне ужасно не хотелось идти в управление СМЕРШ, хотя начальник управления был заместителем Наркома обороны (т. Сталина).
Я решил сидеть и не приступать к работе, в расчёте на счастливый какой-нибудь случай…
Утром, разбирая почту, я увидел шифровку Уполномоченного ГКО по ленд-лизу Папанина И. Д., в которой он докладывал, что караван судов, шедший из США в Архангельск, в Белом море (указывал параллели) подвергся налету немецкой авиации, и 12 кораблей с сотнями танков, самолетов, автомашин и военным снаряжением были потоплены, только один пришел в Молотовск[147]. На телеграмме резолюция Сталина: послать на место Серова. Тщательно расследовать и доложить[148].
Я Меркулову показал телеграмму и сказал, что завтра утром вылетаю. Меркулов пожал плечами и ничего не сказал. Я родился в рубашке — не хочу принимать особые отделы и удаляюсь от них в Архангельск.
«Бегство» в Архангельск
В Архангельск прилетели нормально. На аэродроме встречал Папанин, который тут же, волнуясь, спросил, какой у меня план. Я сказал, что буду расследовать, как это поручил т. Сталин, а потом с результатами ознакомлю.
Он предложил мне остановиться у него, но я сказал, что неудобно его беспокоить. Буду в УНКВД, а жить в гостинице.
В первый же день познакомившись с городом, я к вечеру вызвал командующего ВВС Архангельской зоны и тщательно разобрался, смогли бы истребители вылететь на помощь американским кораблям. Когда промеряли расстояние от аэродрома до места происшествия в море, то оказалось, что самолетам не хватило бы горючего возвратиться на аэродром. Значит, авиация не могла спасти положение.
На следующий день вызвал моряков, с которыми так же по карте разобрался, смогли ли <бы> они направить быстроходные катера для того, чтобы вызволить из беды корабли. Оказалось, что по их скорости они пришли бы к шапочному разбору.