Записки из чемодана

Павел Федорович в этом смысле перед Сталиным был трусоват. Он, улыбнувшись, сказал: «Можем». — «Ну так вот, — уже глядя на всех, — и организуйте мощный налет на Берлин, пусть и они почувствуют это. Подготовьте и доложите». Попрощавшись, мы ушли.

В кабинете у Жигарева начали прикидывать, сколько у нас есть самолетов-бомбардировщиков ДБ-3 и смогут ли они без заправки долететь до Берлина и обратно. Оказалось, не так-то много. Да к тому же надо из дальних аэродромов подсаживать ближе, чтобы хватило бензину вернуться.

Подсчитали, что около 50 самолетов мы можем послать на Берлин с аэродромов: Детское село, около Горького, и еще 2–3 пункта. ДБ-3 это тихоходная невысотная машина со скоростью при бомбовой нагрузке 370 км/ч с высотой до 3–4 км.

В то время как немецкие Ю-88 ходили со скоростью 580 км/ч при высоте до 5 тысяч метров. Сравнение не в нашу пользу. Ну что, приказ Верховного есть приказ. Распределили, кто за что отвечает, наметили срок готовности и начали нажимать. Я на себя взял задачу бесперебойной связи по ВЧ, так как с первых дней войны отдел ВЧ связи подчинялся мне, и гидрометеослужбу ВВС.

Когда стянули самолеты в нужных аэродромах, под великим секретом, для какой цели, доложили Сталину и получили команду бомбить Берлин.

Всю ночь мы не спали. С бортов самолетов передавали: «Прошли Минск, Варшаву — обстрела не было», «Подходим к Кенигсбергу — незначительный, а затем сильный зенитный огонь», «Подходим к Берлину, над городом масса прожекторов, заходим на бомбежку». Мы сидели и с удовлетворением слушали.

А затем и началось. Ведущий стал доносить: «Открыт сильный зенитный огонь», самолет загорелся, один, другой, связь прекратилась. Одиночки сообщали, что идут обратно, под Кенигсбергом опять огонь. Некоторые успели передать, что преследуют «Мессершмитты». Настроение у нас снизилось.

К утру, когда подсчитали вернувшихся, то оказалось — хоть плачь. В Детском селе сели 7 самолетов, до Горького ни один не дотянул, и кое-где на попутных аэродромах село несколько самолетов. В общем, результат плачевный.

Наша дальняя авиация оказалась слабой, да кроме того оказалось, что вдоль Балтики наши зенитные батареи и корабли били по своим[84].

Но надо было докладывать Сталину. К вечеру собрались с духом и доложили.

Сталин замолчал (по телефону) и сказал: «Сегодня вечером я вас вызову, а с собой приведите ко мне одного из командиров полка дальней авиации», и повесил трубку Жигарев остановился на подполковнике Голованове* (командир авиаполка).

Когда вечером Поскребышев позвонил, мы пошли все, так как Жигарев боялся идти один. Когда вошли, я в приемной увидел здорового, чуть не 2 метра, подполковника-авиатора.

Вошли в кабинет, Сталин сурово поздоровался и не стал слушать «итоги» бомбежки Берлина, Жигарев представил Голованова. Сталин, сразу обратившись к Голованову, спросил: «А что нужно для того, чтобы защитить наших бомбардировщиков от истребителей немцев?»

Подполковник, не смущаясь, довольно смело, если не сказать большего, ответил: «Товарищ Сталин, прикройте полк звеном истребителей, и у меня не будет потерь».

Сталин, обращаясь к нам: «Видите, правильно говорит т. Голованов. Надо это сделать. Вы продумайте это все организационно и доложите ГОКО». А потом добавил: «Может быть, дальнюю авиацию надо отдельно создать?» На этом мы разошлись.

Потом Жигарев говорил Голованову, что надо было сказать, что: «У бомбардировщиков высоты мало. А главное, как истребители будут сопровождать твои самолеты, если у них заправка на 45 минут, а твои дуры летают 7–8 часов?» Голованов замолчал.

На этом эпопея с бомбежкой Берлина кончилась. В дальнейшем посылали группы по 5–6 самолетов, и все.

Правда, Сталин подписал приказ и объявил благодарность летчикам. А с Головановым эпопея только что началась.

Как рассказал Жигарев П. Ф., Сталин через некоторое время вернулся к вопросу выделения дальней авиации и вспомнил высокого подполковника. Вызвал и поручил продумать выделение дальней авиации из ВВС в самостоятельное соединение. Затем Голованов получил сразу генерал-майора и был назначен начальником управления дальней авиации. Затем он добился выделения его из ВВС[85].

Я хочу сказать несколько о характере Сталина. Сталин, в основном, конечно, не любил возражений в вопросах, о которых он уже сложил определенное мнение, в этом ему всячески помогали его помощники — члены Политбюро. Вместо того чтобы по-деловому оценить возникший вопрос, они старались поддакивать, тем самым укрепляя его мнение, иногда и неправильное.

При этом, кто более активно поддакивал, тот считался самым ему преданным, вот они и старались друг перед другом. Молотов и Ворошилов не раз попадали в неприятное положение, когда смели возразить ему, и он по несколько дней их не вызывал на всякие совещания. Мне это не раз приходилось наблюдать.