Записки из чемодана

Кобулов в коридоре, выпучив глаза, спросил у Меркулова: «Сева, в чем дело?» (они по-старому друг друга называли по имени). Меркулов, указав на меня, сказал: «Вот т. Серов не согласен с показаниями Мерецкова». Кобулов глянул зло на меня, а я спокойно ему ответил: «Конечно».

Когда мы пришли в кабинет Меркулова, он позвонил Влодзимирскому и приказал привести Мерецкова к нему. Кобулов сидел злой, на меня не смотрел и грыз папиросу.

Я сказал Меркулову, что лучше допросить Мерецкова без Влодзимирского, так как он бил, и Мерецков его боится, что за это еще будет хуже, и не скажет правду, а подтвердит записанное в протоколах. Меркулов согласился. Кобулов начал возражать.

Через 10 минут секретарь Милова доложила, что арестованный приведен. Меркулов сказал: «Давайте сюда!» Открывается дверь, и, Мерецкова держа за руку, входит Влодзимирский. Меркулов показал на стул Мерецкову, а Влодзимирскому сказал: «Вы пока будьте в приемной». Тот удивленно посмотрел на своего шефа Кобулова, который опустил глаза.

Когда ушел Влодзимирский, Меркулов, обратившись к Мерецкову, сказал: «Ну, рассказывайте, Мерецков».

Мерецков сразу почувствовал непринужденную обстановку и, увидев, что Влодзимирского удалили из кабинета, начал говорить и сказал примерно следующее:

«Гражданин народный комиссар, меня били следователи, и я наговорил на себя всяких глупостей, все это неправда. Ничего я не сделал плохого ни против Родины, ни против Сталина. Я — русский человек, сам родился вот здесь, под Москвой. Сейчас идет война, пошлите меня на фронт рядовым бойцом, и я буду сражаться за Родину. Лучше умереть в бою с врагом, защищая Москву, чем тут меня убьют. Прошу доложить т. Сталину мою просьбу».

Под конец его слов слезы появились на глазах. Мы сидели молча. Кобулов тоже молчал. Затем Меркулов сказал Мерецкову: «Идите, доложим».

Когда мы остались одни, Кобулов пытался доказывать, что Мерецков выкручивается и т. д. Я не стерпел и резко ему сказал: «Надо доложить в ЦК, а там решат»[80]…

Через час Меркулов позвонил мне и сказал: «Зайди, прочти записку в ЦК». Когда я пришел, Кобулов был там.

Меркулов протянул отпечатанную записку в ЦК ВКП(б) т. Сталину, в ней было коротко указано, что допрошенный подследственный Мерецков заявил, что ранее данные показания не соответствуют действительности, что он оговорил себя, что он не является врагом Советской власти и просит отправить его на фронт. Я согласился с текстом, и записка пошла.

Около 12 часов ночи Меркулова вызвали к т. Сталину с Мерецковым в Кремль. Там Сталин и другие члены ГОКО любезно встретили Мерецкова, немного поговорили с ним, и Сталин спросил, как он смотрит, если его послать представителем Ставки Верховного Главнокомандующего на Северо-Западный фронт (Волховский), с которым он знаком по финской войне. Мерецков согласился и тут же был освобожден.

В час ночи Меркулов вызвал нас с Кобуловым и сообщил об этом. Кобулову добавил, что надо все документы — орден, книжку и т. д. — к 7 часам утра вернуть Мерецкову.

Кобулов позеленел от злости и сказал, что все это уже отправлено в Куйбышев. На это Меркулов ему сказал, что надо поехать в Президиум Верховного Совета и все документы оформить. Как я потом узнал, Кобулов всю ночь ездил по этим делам, и к 7 часам сдали Мерецкову, который днем уехал на фронт.

Я выше упомянул: «Все отправлено в Куйбышев». Дело обстояло так, что примерно в конце августа, когда обстановка на Смоленском направлении стала опасной, по органам Госбезопасности, да и по другим наркоматам была дана команда архивы, ценные бумаги и ценности Кремля, алмазный фонд и золото отправить в Куйбышев, где по линии НКГБ и НКВД сидел наш представитель заместитель наркома НКВД Обручников*[81].

Бомбардировки Берлина

В августе 1941 года я неожиданно получил решение Политбюро ЦК о назначении меня членом Военного совета Военно-Воздушных сил Красной Армии. Как всегда, со мной никто не говорил и не спросил, понимаю ли я в авиации[82].

Через час мне позвонил Булганин*, он тогда был председателем Госбанка СССР, и спрашивает: «Получил решение?» Я говорю: «Получил». «Я тоже получил. Ну, так давай поедем».

Я ему говорю: «А что мы там будем делать?» «Хозяину виднее». Я тогда сказал: «Ты поезжай один, выясни обстановку и мне расскажешь». — «Ну, ладно».

К концу дня звонит Булганин и говорит: «Я там отвоевал два кабинета нам с тобой, и будет общий секретарь. Давай поедем». Ну, условились поехать вечером.

Когда приехал командующий ВВС П. Ф. Жигарев*, знакомый мне товарищ, поговорили все вместе, а затем он созвонился с Верховным, и вечером поехали — весь Военный Совет — на прием к Сталину[83].

Сталин, поздоровавшись, сказал Жигареву, что: «Решили усилить ВС ВВС, поэтому ввели туда Булганина и Серова, они вам помогут». Потом, после небольшой паузы, говорит: «Немцы на Москву налетают и сбрасывают бомбы. А мы разве не можем бомбить Берлин?», и посмотрел на Жигарева.