Записки из бункера

– «Я ее нигде не видел», – Иван задумчиво смотрел перед собой, словно я его ругаю.

– «Записку ты носишь с собой?»

– «Нет. Я спрятал ее там, где выход завален».

– «Хорошо. Спасибо тебе. Как узнаешь что-либо о ней, любую новость, расскажешь мне, ладно?»

– «Ладно».

– «Ваня, ты никому не рассказываешь о наших встречах?»

– «Никому».

– «И не надо. Пусть никто не знает об этом».

Когда мой друг ушел, я опустился на пол, отгоняя от себя страшные мысли, возникающие на фоне последних новостей. Нет. Ее просто где-то держат, может, перевели куда-то. Просто так надо. Так бывает здесь. Мы еще встретимся. Мы еще увидимся… Мы еще…

– Эй, долговязый, подъем! – скомандовал голос.

Я очнулся и поднялся с пола, не понимая, как не услышал вошедших людей. В моей камере стоял охранник и женщина в белом халате, которую я видел впервые. Она проводила со мной какие-то психологические тесты, показывала разные карточки с фигурами, заполняла с моих слов анкеты. Улучив момент, я спросил о Лизе, описывая ее и объясняя ситуацию. Но женщина на все мои вопросы отрицательно качала головой, тем самым вызвав во мне бурю негодования.

– Да что вы за люди такие! –закричал я, вскакивая с кровати. – Я просто переживаю за мою сестру! Можно ведь сказать, что с ней, жива ли, болеет? Я много прошу?

– Сел! – рявкнул накаченный охранник, угрожающе нависнув передо мной.

Я выдохнул и вернулся на место. Наблюдая, как врач складывает карточки в папку, собираясь уйти, я не выдержал и кинулся к ней, вцепившись в локоть с криками:

– Прошу вас! Пожалуйста! Помогите мне узнать о Лизе! Вы же женщина!

Резкий удар по рукам заставил меня отскочить в сторону, новый удар свалил на пол, затем удары посыпались по всему телу. Я закрылся, защищая голову, но это было недолго, потому что гости покинули мою камеру, так же незаметно, как и появились.

Приглушенный свет менялся на яркий много раз. Значит, прошло несколько дней. За это время я видел Ивана только однажды, и узнал, что Лизы нигде нет. До сих пор. В голове все чаще возникал тот бледный мужчина, что рассказывал про свою Олюшку, которая не выдержала. Этого не может быть.

Мне стала настолько безразлична жизнь, что я часто ложился на пол и смотрел на клубочки пыли, которые покачивались от моего дыхания. Я не знал, что мне делать, как жить дальше, да и надо ли.

В какой-то из дней, лежа на полу, я увидел осколок зеркала, что принес и спрятал за ножкой кровати, и у меня созрел план.

Однажды меня повели на процедуры, о которых было известно заранее. Я заложил осколок в обувь и вышел из камеры вместе с охранником, когда он пришел за мной. Пока мы шли по коридорам, меня всего лихорадило от волнения, я не знал как и когда себя проявить, чтоб это было не зря.

По пути в лабораторию в моей голове возникло множество вариантов, но какой сработает, определить было трудно. Я тщетно заглядывал во все клетки и комнаты, желая увидеть Лизу, и хоть путь был неблизким, а мы прошли два этажа и три корпуса, не удалось ничего узнать. Обычно меня утомляли долгие походы по корпусу или этажам, но в это раз я радовался бесконечным коридорам, двигаясь по ним в большой надежде. Только результатов не было, что очень расстроило.

Наконец, охранник подвел меня к двери и завел внутрь, сдав пост медикам-лаборантам.

Надо мной снова стали проводить разные медицинские фокусы, вкалывая какую-то жидкость и проверяя мои реакции на аппаратах. От инъекций становилось муторно, то картинка перед глазами плыла снизу вверх, то кожа горела огнем, то терялась чувствительность. Меня рвало и выворачивало, заламывая на полу, как наркомана в ломке. Медики с равнодушными лицами смотрели сверху на мои конвульсии и методично делали записи в свои большие папки.

Мне было очень плохо. И если бы не мысль о поисках Лизы, я бы давно сдался. Такое невозможно выдержать человеку. В один из дней моего наказания в детском доме, я сидел в библиотеке и читал книгу о войне. Пытки людей в концлагерях были ужасными для моего детского восприятия, пришлось долго отходить от такого чтения. А сегодня, лёжа на грязном полу, залитым собственной рвотой, я сам переносил пытки.

Сколько это продолжалось, не знаю, после того, как мои ноги начали снова держать мое тело в вертикальном положении, меня повели в душевую. От слабости я еле двигался, волоча подошву ботинок по бетонному полу, чем раздражал охранника, который временами бил меня дубиной по спине, прикрикивая, чтобы я поднимал ноги.

Тускло освещенный коридор с зелёными стенами превратился для меня в бесконечный тоннель. Мое тело болело, казалось, больно даже вдыхать воздух. По ходу нашего пути слышались стоны и крики, но я уже не обращал на них внимания, привыкнув, как бы привык к тиканью настенных часов в теплом и уютном доме.