Записки из бункера

В камере сложно понять, какая часть дня сейчас идет. Я угадывал все по режиму питания и отбою. Ночь для нас начиналась с ударов дубинками по решеткам и приглушенному свету в коридорах, а утро – с усилением света и беготни медиков и охраны. Как бы больнично-тюремное расписание.

Я посчитал, что прошло несколько дней после моего побега, но мне ничего не известно о Лизавете. Что там было дальше, когда меня утащили в мой корпус. Я очень переживал.

Однажды за решетками появился Иван. Он как обычно встал у противоположной стены и начал смотреть на меня. Я обрадовался и торопливо подошел к металлической ограде.

– «Ты один?» – спросил я.

– «Один», – кивнул Ваня.

– «Это ты рассказал про нас с Лизой тогда? Помнишь, ты обещал принести ключи?»

– «Я не рассказывал никому».

– «Ты убежал, и пришел дядя Веня. Отвел меня сюда снова, теперь мы с Лизой опять закрыты».

Иван ничего не ответил, продолжая смотреть. Определить его взгляд было невозможно, так смотрит маленький ребенок, познавая мир.

Я подошел вплотную к решеткам и протянул руки. Ваня проследил мои движения и шагнул навстречу. Нерешительно подав свои ладони, мой странный друг изменился в лице, коснувшись моих пальцев. Будто ему открылось что-то новое, неизвестное до этого. Никогда еще я не видел эмоций на лице Ивана, а теперь мне казалось, что он и плачет и радуется одновременно. Даже страшно стало от того, что человек так реагирует на обычное дружеское прикосновение.

Отпустив его руки, я спросил:

– «Ты правда никому не рассказал о том, что мы с Лизой хотели уйти?»

– «Нет, не рассказал».

– «А ключи ты достал?»

– «Да. Но меня поймали и наказали. Мне нельзя без разрешения ничего делать».

– «Наказали? Как наказали?»

– «Били по рукам».

Я ужаснулся:

– «Били?! Прости, это из-за меня, прости… Больно было?»

– «Да. Тебя тоже били?» – вдруг спросил Иван, глянув на синяки, оставшиеся от дубинки, когда меня поймали у камеры Лизаветы.

– «Били. Но это ничего, я все равно хочу уйти. А ты знаешь, как там Лиза?»

– «Знаю. Она чем-то заболела, ей плохо. Они не могут помочь».

У меня потемнело в глазах. Как это заболела… Держись, сестренка, нам еще предстоит длинный путь из этих стен. Только не хандрить.

– «Ваня, передай Лизе от меня слово "не хандрить", ты можешь?»

– «Могу. А она поймет меня?»

– «Да, ты прав, она не поймет. Что же делать… А, вот, принеси карандаш и кусочек бумаги, я напишу, а ты ей передашь».

– «Мне нельзя брать карандаш, он острый».

– «Понял. А бумагу можно?»

– «Да».

– «Тогда принеси, пожалуйста. Только смотри, чтоб никто этого не видел, а то снова накажут».

Иван кивнул и скрылся за углом коридора.

Я прильнул к решеткам, глядя в сторону поворота. Сколько времени прошло, не знаю, но вдруг появились охранники. Они шли медленно, разговаривая по ходу, и так увлеклись, что не заметили, как остановились напротив моей камеры. Я замер, когда увидел Ивана, вынырнувшего из-за угла. Охранники замолчали, наблюдая, как Ваня засуетился при них. Он прошел мимо моей камеры, отрешенно глядя перед собой, и исчез в другом конце коридора.

Когда я остался один, снова прижался к решетке, выглядывая своего друга. Я переживал за парня, ведь ему приходилось обманывать и изворачиваться, да еще получать за это. Господи! Я учил врать чистого наивного ребенка, принимал побои сам и подставлял его. Прости…

Через время Иван снова появился. Он протянул мне влажный скомканный лист бумаги и даже улыбнулся.

– «Спасибо тебе, друг!» – сказал я.

Ваня стоял и смотрел своим открытым взглядом, покусывая нижнюю губу.

– «Я сейчас напишу, а ты отнесешь Лизе, хорошо?»

– «Да».

– «Тебя не поймали в этот раз?»

– «Нет, я спрятался».

– «Молодец, это хорошо, что не поймали. Сейчас тоже старайся, чтоб никто не видел, как ты передаешь Лизе эту записку».

Я стал оглядываться, в поисках того, чем написать, и не нашел ничего кроме грязи на полу. В детском доме нас раз в неделю заставляли "генералить" свои комнаты, и техничка всегда выговаривала, что грязнее всего у плинтусов и в углах, потому что там никто не трет. Плюнув на плинтус, я повозил там пальцем, радуясь собравшейся черноте, и написал на бумаге "не хандрить". Снова смяв лист, отдал Ивану со словами:

– «Передай Лизе в руки. Только ей, больше никому. Если поймают, скажи, что записку нашел, но лучше пусть не поймают. Ладно?»

Иван кивнул и снова исчез за углом коридора.

Потекло томительное время ожидания. Кажется, прошла вечность, но на самом деле – несколько дней. Я не видел Ваню и ничего не знал о своей сестре.

Однажды меня повели через корпус Лизы, я так обрадовался, ожидая увидеть ее хоть на несколько секунд, но камера была пуста. Видимо, ее тоже куда-то повели. Душегубы.

Время шло, вестей я не получал. Волновался. И вот в один из однообразно текущих дней пришел Иван. Он рассказал, что Лизы в камере нет, поэтому записку он еще не передал.

– «Как нет? Может, ее просто водят к медикам, но потом же приводят обратно», – предположил я.

– «Я ходил много раз, ее все время нет».

– «Что это значит? Что могло произойти…»

– «Она болеет. Ее водили за руки, я видел».

– «Может, Лизу перевели куда-нибудь? Не пропала же она».