Записки графомана. Повесть-эссе

Но ведь это что-то близкое! Это что, у молодых, у всех, одна тема – одиночество?

Может быть, грядет синтез науки и экзистенции, то есть эмоционально-духовного измерения человека, который и творит все, – рождается новое направление искусства и литературы, открывающее иные горизонты.

18

Я изменился. Теперь работаю в моем независимом объединении легко, с иронией. Стал добродушным с сотрудниками, занятыми своим существованием, более важным, чем работа, которая изматывает, сушит и озлобляет, не давая ничего, кроме зарплаты. Перестал видеть в них бездельников, но вдруг обнаружил, что они дружат, влюбляются, веселятся в ночных клубах, и также испытывают в семьях такие же трудности, как и у меня. В сущности, я такой же.

И они стали добрее ко мне, тем более на самоизоляции, в которой мы сейчас находились. Мы разговаривали с ними по телефону легко, искренно, осознав после долгого сидения по отдельности, что мы не враги, а на самом деле расположены друг к другу. Понимаем, что с зарплатой туго, и это наша общая забота.

Короче, понял, что аскетизм и желчность – свойства графомана, не умеющего подняться выше обычного существования.

Все мы в какой-то степени графоманы, не выходящие за корявую изгородь обыденного сознания, – политики, чиновники, общественные деятели, даже если не беремся за перо. То есть поверхностные люди, блуждающие в потемках, уверившиеся в случайно влетевшую в душу идею. Одни борются за справедливость, не имея перспективного плана, другие пребывают в иллюзии, убежденные в незыблемости того, чем живут, третьи умиляются средневековому Богу – последней инстанции их духовных поисков.

Весь мир похож на графомана, не умеющего стать на «путь сердцем».

____

Я раньше видел людей отдельными мне, потому что они были равнодушны ко мне, и злился на них, потому что считал их отношение чем-то важным. А оно оказалось неважным перед чем-то более важным —благоговением перед чудом жизни и неясной печалью ухода всего, что дорого.

Все, что было, и запах таежный, —

Вдруг повеяло, как залив,

В детство, где еще речью не съежен,

И его языком говорил.

Описанное в книгах последних столетий одиночество романтичных натур, борьба за выживание, торжество победителей, – все это мелочно, когда поднимаешься на высочайшую гору познания, откуда видно все.

Стало понятно, отчего любовное отношение ко всему окружающему – близко для людей, а равнодушие к другим и самолюбие, порождающее тщеславие, и низкие поступки – отвратительны для них. Надо, чтобы живое тепло наполняло холодное пространство. Тепло любимых живых людей, воспоминаний, памяти. Тут дело не в отвоевывании порядка из хаоса – это для рационалистов.

Мир – не отчужден. Чужого мира совсем нет! Убери навсегда натурализм взгляда на чужое, его замкнутость, отчего возникает одиночество, – и чужое исчезает. И тогда видишь состояние времени, человека на меняющемся ветру времени. Человек – существо текучее, не может застыть на месте, и только открытый простор окрыляет его. Это мир загадочных взаимоотношений людей, драм гораздо более глубоких, чем одиночество.

***

Теперь могу отоспаться за всю свою недоспанную жизнь!

Но что-то толкает меня продолжать. Воину на пути «с сердцем» нужно идти до конца. Хотя за его левым плечом неотступно следит смерть.

19

Все перевернулось и встало на новое место, когда мир накрыло что-то темное, заслонившее нашу беззаботную семейную жизнь. На все континенты хлынула пандемия вируса «икс». Жена Катя в своих постоянных хлопотах о других добровольно ушла в «красную зону» клинического центра, хотя это было не по ее профилю. Оттуда не могла возвращаться домой, только ежедневно звонила сообщить, что все с ней хорошо, и руководила моим питанием и жизнью.

Я сжался, сидя за компьютером в моем кабинете-библиотеке, не выходя даже поесть. Из интернета приходила информация о множестве смертей докторов и санитарок «в красной зоне». Она же там сгорит первой! С ее страстью бежать в самое пекло человеческой беды.

В голове вертелись неведомо откуда взявшиеся строки:

Я умираю – это не смерть,

Это лишь силы гаснут на солнце.

Мне казалось, само солнце слепо тычется в самоизоляции, в окружении надоевших планет, бессильно изрыгая электронную плазму в пустоту. Но нам, здоровым, это когда-то виделось первозданной утренней зарей, пляжами на безмятежном песчаном берегу острова в океане, и просто радостью пробуждения в утреннем свете за окном.

Но эта моя болтовня на краю беды была вне настоящей тревоги за Катю.

____

Нет идей, смыслов. Смыслы и ценности объективно не существуют, – писал Зигмунд Фрейд. Есть лишь запас неудовлетворенного либидо. Это человеческое проявление – ставить вопрос о смысле. Ценности нельзя научиться, их нужно пережить.