Запертый

– СДТ-М. Бюджетная россогоровская модель для студентов. Памяти чуть больше трех гигабайт, экран средний, но не слишком яркий, батарея плохонькая. Из плюсов вижу только хорошо защищенный экран. Ну и водонепроницаемость действительно есть, а не только указана с оговорками. Цена восемьдесят динеро. Уточню – Пион в два раза мощнее.

– Я возьму СДТ. За семьдесят динеро.

– Ты ошибся в десятку. Цена восемьдесят. И в Денвере не торгуются.

– Торгуются, – возразил я. – Все знают, что тут торгуются. Хочу СДТ за семьдесят динеро. Если договоримся на эту цену, то, может, еще возьму самый дешевый повербанк.

– Хм… – еще раз взглянув в мое вспухшее лицо, продавец поинтересовался: – А где тебя так?

– В разных местах, – ответил я чистую правду. – Драки… и прочее.

– А… – он как-то сразу потерял интерес. – Я-то думал ты из тех выживших чистильщиков, что наткнулись на какого-то мутанта в нижних путеводах… Такому я бы сразу скидку дал.

– Не, – криво улыбнулся я. – Меня там точно не было. Семьдесят?

– Семьдесят пять. Я ведь не свой товар продаю. Но повербанк предложу реально нормальный и не паянный. Как тебе такой расклад?

– Договорились.

– Договорились, – кивнул и мужик, расцветая в настоящей улыбке. – А почему именно Россогор? Есть модели и посолидней…

– Мне нравится Россогор, – ответил я, доставая из кармана монеты и начиная их пересчитывать.

– Из-за красной звезды на корпусе?

– И это тоже. Он уже заряжен?

– Половинную зарядку поддерживаем.

– Хорошо, – кивнул я, опуская на конторку последнюю стопку монет и подхватывай устройство.

Увидев деньги, продавец возражать не стал, и сурвпад с мягким щелчком закрылся на моем левом предплечье. Вот так… теперь я прямо похож на тех улыбающихся сурверов на старых постерах. И да – я тоже улыбаюсь и прямо широко.

– Повербанк, – произнес я, сгорая от желания поскорее свалить отсюда и заняться изучением новой покупки. – Покажи.

– Ты всегда такой жесткий и быстрый? Обычно люди тут по пять часов проводят…

– Жесткий и быстрый? К сожалению не всегда… а россогоровские модели есть?..

***

Следующие десять дней я не запомнил.

Не потому, что был в пьяном угаре, и не потому, что нырнул в электронное устройство с головой.

Хотя я все же нырнул, да. Нырял по вечерам и нырял надолго. Но только по вечерам.

А прошедшие дни я не запомнил по той простой причине, что все они были абсолютно одинаковы. Сам собой установившийся железный распорядок если и менялся, то максимум на полчаса туда или обратно.

Мое ежедневное расписание выглядело крайне странно для любого нормального человека.

Подъем в семь-восемь утра – по состоянию и желанию спать, а в сне я себя не ограничивал. За пробуждением следовал легкий завтрак с обильным питьем. Ел я прямо в комнате, выскребая ложкой паштеты из банок и хрустя печеньем.

После этого я отправлялся на пробежку, благо идти было недалеко – вышел за дверь и ты уже на беговой дорожке Манежа. Наматывая круг за кругом, я много думал – о том, что было прочитано вчера. Когда тело отказывалось бежать, я переходил на шаг, покупал пару бутылок воды с прилавка Канны, порой прихватывая там же пару бутеров с паштетом и делал еще несколько кругов, продолжая думать все о том же и машинально жуя на ходу. Всего я проводил на Манеже от четырех до пяти часов, хотя большую часть этого времени я шагал, а не бежал.

Еле бредя, я добирался до комнаты, не переступая порог, подхватывал с пола заранее собранную сумку, снова запирал дверь и отправлялся мыться в Чистую Душу. Подарок рода Якобс был разовым, что меня только радовало, и я снова выбирал самую дешевую ванную комнатушку, где быстро стирался, а затем долго лежал в горячей воде, порой доплачивая еще за один раунд.

Дальше – прямиком домой, специально идя одним и тем же маршрутом. Одна и та же улочка-коридор каждый день в одно и то же время. По простой причине – на ней не было никого из Шестицветиков. Это явно было наше обоюдное желание – не видеть друг друга. При этом часы им я не простил – они лежали в коробке на столе, постоянно попадаясь мне на глаза. Лишь раз в несколько дней я чуть отклонялся от маршрута, забегая в магазинчик, где умирающая мать Галатеи пополняла мои запасы паштета и несладкого печенья. Она уже ничего у меня не спрашивала. Как и я у нее…

В комнате я тут же растягивался на кровати, и меня мгновенно выключало на два часа – до первого писка будильника сурвпада. Проснувшись, я растирал лицо спрыснутым водой влажным полотенцем, съедал бутерброд, запивая его водой, и наконец усаживался на собранное из старых тряпок и пары мешков самодельное кресло у стены. На этом кресле, не открывая взгляда от мерцающего экрана, я проводил не меньше семи часов. Ужинать ужинал, но продолжал читать – а только этим я и занимался все десять дней. Бегал и читал, бегал и читал…

Иногда кто-то стучал в мою дверь. Порой меня окликали на Манеже или на улице.