Запертый

– Через сорок пять лет такой уборки она поняла, что все эти годы ей не давали покоя три настенные лампы. Их там было сорок четыре штуки – идущих через равные промежутки. Раз в две недели она, помимо влажной уборки полов, вооружалась тряпкой и стирала пыль с этих ламп. И только на трех из них имелся треугольный символ заснеженной горы с вписанными внутрь буквами SurvM7.

– Да все знают этот символ – СурвМаунтинс, седьмое подразделение – инженерный отряд!

– Они самые. Тетушка Мо все эти годы просто чистила лампы и ни о чем не думала. А тут вдруг увидела какой-то старый фильм из нашей кинотеки. И там такие же лампы двигались. Она начала пробовать и поняла, что эти три лампы очень туго, но вроде бы поворачивались. Но ее сил не хватало. Она вооружилась куском арматуры…

– А где она ее нашла?

– Мне откуда знать?

– Ну да… тебя ж там не было.

– Использовала арматуру как рычаг и провернула каждую лампу, – я невольно замолчал, вспоминая.

Я ведь видел фото Тетушки Мо. Плотная, низенькая, в бесформенном старом комбинезоне, с толстой седой косой, неумело улыбающаяся, она стеснительно позировала фотографу, что сделал тот снимок. А в руке у нее была та самая погнутая арматурина.

И я невольно представил ее – посреди ночного пустого коридора-улицы, она, навалившись всем телом, может, даже повиснув, с пыхтением и кряхтением пытается провернуть металлические светильники с треугольным символом инженерного отряда СурвМаунтинс. Как искажено ее старое лицо, как дрожат от усилий руки…

– Она ведь сильно повредила те красивые лампы, – продолжил я, берясь за ведро. – Если бы ей не повезло…

– Но ей повезло!

– Да, – согласился я. – Она нашла Золотую Кладовку. Одна из напольных плит поднялась, заодно опрокинув чей-то торговый киоск. Под плитой оказалось обрешеченное пространство с парой дверец, стянутых проволокой с алой пломбой. Тетушка Мо опомнилась не сразу – как она заявила репортеру и комиссии по дознанию – но потом вытащила из кармана старый фонарик и посветила внутрь. Увидев что там, она побежала по пустому ночному коридору к ближайшему участку Внутренней Охраны.

– А там… – Криппи аж всхлипнул, болтаясь на лестнице.

Он явно знал ответ, но как большой ребенок хотел услышать всю историю до конца.

– А там, как оказалось позднее, находились инженерные доспехи. Боевой костюм, по сути. Сервоприводы, вооружение, навесные и встроенные инструменты. А внутри доспехов покоился инженер Джейк Глыба Мортис – одна из знаменитейших личностей корпорации СурвМаунтинс и тот, кто возглавлял строительство Хуракана со стороны своей организации. Все знали, что он умер во время завершающего этапа стройки убежища, но никто не знал, где его могила – полагали, что она на поверхности. Где-то там, где сейчас бродят мутанты. А она оказалась здесь… под уличным покрытием… Вот и вся история. Могилу решили перенести, инженера перезахоронить, но уже без его столь ценного для нас имущества. А раз имущество перешло в собственность Хуракана – Тетушка Мо получила десять процентов от его стоимости. И стала очень богатой… Прожила еще три года и умерла от цирроза печени, спившись на радостях. Как-то так…

– Умеешь ты истории заканчивать…

– Ага, – бросил я и потащил ведро по центральному путеводу.

– А бабку мне один черт не жалко! – донеслось мне вслед.

– Да никому не жалко! – крикнул я в ответ и почти уронил полное грязи ведро на пол.

Выждав пару секунд, я сменил руку и потащил эту гадость дальше.

Плечи ломит так, как никогда прежде. Что-то щелкает внутри носа, прямо вот щелкает, по-другому не назвать, и что-то копошится где-то за левой глазницей. Будто крохотный червяк как-то попал мне за нижнее веко, заполз дальше за глазное яблоко и там заблудился, слепо ползая по кругу и изредка пытаясь прогрызть себе путь к свободе…

И один черт я, мягкотелый дебил, не стану будить усталого Нурлана, что вон там у стены едва заметно подрагивает во сне…

Вернувшись с пустым ведром, я спустил его вниз и глянул на присевшего на корточки Криппи, что обхватил голову грязными ладонями и покачивался, светя налобным фонарем вниз.

– Эй… не спятил еще там? – я попытался спросить это бодрым тоном, но сорвался на протяжный долгий зевок.

Криппи ответил не сразу. Он еще с полминуты так сидел в ставшей чуть чище воде, а когда поднялся и уставился на меня, то едва слышно спросил:

– Вот на кой хрен это все, Амос?

– Что «это»?

– Ну вот наша тухлая сурверская житуха – на кой хрен она нужна, а?

– Не въезжаю…

– Да все ты въезжаешь! Холисурв! Все ведь знают, что ты не дебил, а начитанный придурок!

– Круто…

– Ты ведь сам хоть раз на эту тему извилины напрягал, верно?

– Даже пару раз, – согласился я. – Задумывался о прошлом и о будущем… О том, что все свои дни нашему поколению придется провести в коридорах Хуракана.

– Вот! Ну и на кой хрен нам эта тухлая сурверская житуха? Я прямо щас стою по колено в рыбном дерьме в темном вонючем тоннеле… из всех радостей жизни – курнуть тасманку. Ну, может, еще глянуть какой-нибудь старый м-у-ууви…

– Му-у-уви… – повторил я с усмешкой.

Он снова произнес очередное слово очень и очень ласково. Му-у-уви…