Запертый

– Как бы я хотел пару раз пнуть прямо по лицу…

– Моему?

– Нет, – удивительно спокойно улыбнулся Паттари. – По лицу долбаной твари Роппа, что ударил тебя затылком о стену и вышиб из тебя того славного тихоню Ануса…

– Так вперед, – радостно улыбнувшись, предложил я. – Подсказать район обитания этой вонючей твари? Кстати – он дружит с твоим сыночком вроде как!

– Учетверенная ставка Амосу, – тяжело вздохнул бригадир. – Остальным удвоенная. Кто-то возражает? Кто-то рискнет потребовать большего?

Понурившиеся у стены работяги подавленно молчали, завороженно созерцая носки собственных сапог. Никто не поднял голову, и никто ничего не потребовал.

– Двинулись, – рявкнул бригадир Паттари, первым делая шаг в ворота Манежа. – Впереди тяжелый, мать его, день…

***

Вода не любит плена. Вода всегда ищет выход. И порой находит лазейку. Или прогрызает ее…

Хорошо, если сначала это тонкая струя и утечку вовремя замечают. Но иногда прорыв бывает куда серьезней – и тогда в прилегающие к бывшим бассейнам коридоры и путеводы врывается пенная водная масса, что тащит с собой все то, что содержалось в рыбных садках. А там не только водоросли и рыба. А уж если это садки с молодью, то там на дне предостаточно отмокающей «мертвой» земли и водорослей.

Когда земля в теплицах и прочих посадках совсем истощается, ее заменяют плодородным илом, который раз в год вычерпывают со дна рыбных садков. Туда щедро замешивают всякую рыбную гниль, и пусть запах убойный, зато земля настолько «жирная», что, по словам работающих с ней, все посаженное растет прямо на глазах.

Но нам все же могло повезти хоть чуток…

Но не повезло.

Седьмой садок оказался без рыбной молоди – это была мокрая яма гниения. По сути, яма с компостом, где обогащалось немало будущей тепличной землицы. Сюда сбрасывали умершую рыбу и вообще все то, что не могло пойти на корм животным и птицам. Этот садок и прорвало, в секунды буквально вбив его содержимое в нижние технические коридоры. Там же проходило несколько резервных вентиляционных коробов, и хотя пострадать они теоретически были не должны, да и угрозы убежищу не было, проверить требовалось немедленно. Но чтобы это сделать, сначала нужно откачать воду и ликвидировать грязевые завалы…

Навалившись всем телом на рычаг насоса, я опустил его и выпрямился, пока мой напарник опускал свою сторону этого скрипучего аттракциона. Ручная старая помпа, скрипя, булькая и хлюпая, втянула в себя очередную порцию грязной жижи и выплюнула ее в подрагивающий брезентовый рукав, что тянулся по полу вдоль коридора.

Четвертый час работы… и я уже в изнеможении. Болел каждый ушиб. На кой черт я подписался на это дерьмо? Дерьмо в буквальном смысле слова… А мы продвинулись максимум на три метра вперед. Да, воду откачали почти всю, но вот грязь… грязь будто живая подалась нам навстречу, заставив нас отступить и вернуться к железной вертикальной лестнице.

– Время черпать, сурверы! В дружную цепочку, парни! – просипел бригадир, первым берясь за ведро и замирая в паре шагов от лестницы.

Хитрый ублюдок…

Он будет просто передавать ведро. Тому, кто у лестницы, придется еще и поднимать ведро над головой, передавая третьему. А остальным – таким, как я – самое время залезть по яйца в эту вязкую стылую жижу и, зачерпывая прямо перед собой, передавать ведра по слишком короткой цепочке, одновременно стараясь не поймать хлебалом прилетающую пустую тару. А это довольно тяжело сделать, когда в глаза то и дело бьет свет чужого налобного фонаря…

Может, психануть и уйти? Руки и плечи ломит так сильно, как еще никогда не ломило. Тут наложилось одно на другое – травмы, недосып, слишком тугой рычаг помпы и то, что бригадир давал мне отдыха меньше всех, постоянно напоминая о той оплате, что я выбил для себя.

– Учетверенная ставка, сурвер Амос! – он будто услышал меня, хрипло заорав на весь путепровод. – Раз тебе платят больше всех – то и лезь глубже всех, сурвер! По самый пупок давай – начать надо с вон того омута жижи, пока эту грязевую плотину не прорвало!

Может, психануть и уйти? Вонь настолько сильная, что мне отбило обоняние. Но переносицу ломит нещадно – и это суммируется с приступами тошноты и головной болью. Хотя тянет блевать не только меня – трое уже опорожнили желудки, остальные вот-вот последуют их примеру.

– Живее, сурвер Амос! Чего застыл на месте? Денежки так легко в этой жизни не даются!

Может, психануть и уйти? Эта почти ядовитая грязь уже покрыла меня с головы до ног, проникла под пластыри и повязки, попав в каждую рану и ссадину. Жжение уже поутихло и почти незаметно на фоне трещащей от боли башки…

Да… я могу уйти прямо сейчас. И пошло все к черту – вместе с той сурверской взаимопомощью, которую я пока в своей жизни и не видел ни разу. Но… я ведь сам подписался на эту работенку. Лезть в вонючее дерьмо – мой выбор. Раньше меня заставляли бригадир и моя трусость. И я подчинялся. Но сейчас я сам решил, предварительно выбив себе отличнейшие условия – пожалуй, лучшие в моей жизни.

Так что…

– Сурвер Амос!