Занавес опускается

Когда Родерик повернулся поблагодарить его, Фокс уже шагал прочь: аккуратный, в простом пальто, своим видом он как нельзя точно соответствовал своему стилю работы.

И вот уже до берега остался лишь темный пролив, расстояние не шире канавы. Матросы на причале подошли к швартовым тумбам и, задрав головы, глядели на пароход. Один из них поднял руку и звонко прокричал какое-то приветствие. С палубы полетели тросы, а еще через мгновение пароход мягко тряхнуло, и он окончательно замер.

Да, там, внизу, – Агата. Вот она идет вперед. Руки глубоко засунуты в карманы пальто. Щурясь, обводит глазами палубу, ее взгляд постепенно приближается. И в эти последние секунды, дожидаясь, когда Агата его увидит, Родерик понял, что, как и он сам, она очень волнуется. Он махнул рукой. Они поглядели друг на друга, и на лице ее появилась улыбка, полная удивительной, только ему предназначенной нежности.

II

– Три года, семь месяцев и двадцать четыре дня вдали от жены – чертовски долгий срок. – Родерик посмотрел на Агату: обхватив колени, она сидела на коврике перед камином. – Вернее, вдали от тебя, – добавил он. – Вдали от Агаты Трои, которая, как это ни поразительно, приходится мне женой. Когда я обо всем этом думал, в голову лезло бог знает что.

– Боялся, что нам не о чем будет говорить и мы оба оробеем?

– Значит, ты тоже этого боялась?

– Говорят, такое случается. Легко могло случиться и с нами.

– Я даже подумывал, может, стоит процитировать Отелло – помнишь ту сцену, когда он прибывает на Кипр? Как бы ты себя повела, если бы я сгреб тебя в охапку прямо в таможне и начал: «О, моя воительница!»?

– Наверно, в ответ щегольнула бы какой-нибудь цитатой из «Макбета».

– Почему из «Макбета»?

– Если начну объяснять, сразу исчерпаю все заготовленные темы. Рори…

– Да, любовь моя?

– Я тут довольно необычно общалась с Макбетом. – Агата нерешительно поглядела на него из-под растрепавшейся челки. – Не знаю… может, тебе будет неинтересно. Это долго рассказывать.

– Если рассказывать будешь ты, вряд ли будет так уж долго, – сказал он и, наблюдая за ней, подумал: «Ну вот, теперь она опять смутилась. Нам нужно заново привыкать друг к другу».

По складу ума Родерик был придирчивый аналитик. Все свои мысли, даже такие, от которых другой бы предпочел отмахнуться, он подвергал тщательному, исчерпывающему разбору. Дорога домой была долгой, и в пути он часто спрашивал себя, а что, если годы разлуки воздвигли между ним и Агатой прозрачную стену и в глазах друг друга они не прочтут любви? Как ни странно, эти опасения возникали у него в те минуты, когда он тосковал по Агате и хотел ее особенно остро. А потом, в порту, едва она, еще не видя его, шагнула вперед, все его существо пронизало такой жаркой волной, что он не думал уже ни о чем. И лишь когда – пока всего один раз – уловил в ее взгляде то, очень интимное, что знал только он, твердо понял: его любовь не прошла.

Но радость, которую он испытывал сейчас, видя ее перед собой в этой до странного знакомой комнате, еще должна была пройти проверку на прочность. Совпадают ли их мысли? Может ли он быть в ней уверен так же, как в себе? Пока его не было, ее жизнь во многом изменилась. О ее новых коллегах и знакомых он не знал почти ничего – она писала о них скупо. Но, похоже, сейчас он узнает больше.

– Садись ближе и рассказывай, – сказал Родерик. Агата передвинулась на прежнее место, прислонилась к креслу, и он, чуть успокоившись, так ею залюбовался, что пропустил начало рассказа. Но выработанная годами, въевшаяся в кровь привычка тщательно выслушивать показания взяла верх. И сага об Анкретоне завладела его вниманием.

Вначале Агата рассказывала несмело, но, видя его интерес, ободрилась. Постепенно она вошла во вкус и даже достала альбом с рисунками, которые набросала в башне. Взглянув на забавные фигурки с непомерно большими головами, Родерик хмыкнул.

– Помнишь, когда-то была игра «Счастливые семьи»? – сказал он. – В нее играли специальными картами. Эти портреты прямо с тех карт.

Она согласилась и заметила, что в Анкредах тоже есть что-то неправдоподобное. Описав их чудачества и манеры, она стала подробно рассказывать о проделках с красками и прочих нелепых шутках. Родерик слушал с растущим беспокойством.

– Подожди-ка, – прервал он ее. – Эта чертова девчонка под конец все-таки испортила твою картину или нет?

– Да нет же! И чертова девчонка ни в чем не виновата. Вот, слушай…

Чуть посмеиваясь над ее дедуктивным методом, он слушал.

– Вообще-то, знаешь ли, вполне можно допустить, что она это слово пишет и так и этак: когда «дедышка», а когда «дедушка», хотя, конечно, наблюдение интересное.

– Важнее всего другое – то, как она держалась. Я совершенно уверена, что это не ее работа. Да, я понимаю, за ней числится множество проказ такого рода… Нет, подожди, пока я дойду до конца… Перестань приставать к свидетелю.

– А почему бы и нет? – Родерик наклонился к ней, и минуты две в комнате была полная тишина.

– Итак, продолжаю, – сказала Агата, и на этот раз он дал ей договорить до конца.