Замок тамплиеров

Ульяна почувствовала внезапное желание пойти за ним. Что-то неодолимо влекло ее к незнакомцу, и она хотела понять, что именно, чтобы потом не жалеть об упущенной возможности. Но в эту самую минуту она увидела человека в рясе. Он спешил, еще немного – и скрылся бы в одной из монастырских башен.

Ульяна в растерянности оглянулась – незнакомец уже исчез за поворотом. И она выбрала синицу в руках, тем более что именно та и была целью ее визита в Новодевичий монастырь.

– Батюшка! – закричала, привлекая к себе внимание священнослужителя, Ульяна. – Постойте! Пожалуйста, подождите, я вас должна спросить о чем-то очень важном!

Священник или монах, Ульяна плохо разбиралась в мужчинах, носивших одежду, похожую на женское платье, услышав ее, остановился. Застигнутый на полпути, он с явным неудовольствием взирал на почти бегущую к нему женщину. Но, разглядев, что она молода и красива, сменил гнев на милость и неожиданно густым рокочущим басом произнес:

– Не спеши, дочь моя! Я не испарюсь, яко дух.

Священник был маленького роста, и его бас, а особенно то, что он пытался шутить, весьма изумили Ульяну. Но за это утро она уже устала удивляться, поэтому, подойдя, без долгих предисловий заявила:

– Buscando la verdad, Santo padre!

Священник с удивлением воззрился на нее, явно ничего не поняв. Он растерянно пробормотал:

– Отец Евлампий я…

Ульяна прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Все ее мысли были о незнакомце, с которым она только что рассталась. Поэтому и к батюшке она обратилась по-испански. «Ищу истину, святой отец!» Еще хорошо, что тот ее не понял, а то счел бы за сумасшедшую. И был бы, вероятно, недалек от истины.

Ульяна, не теряя времени на объяснения, уже на чистом русском языке спросила:

– Батюшка, если кто-то лишает другого человека возможности зачать ребенка, он тем самым совершает грех?

Но в лучшую сторону ситуация не изменилась. Лицо отца Евлампия выразило столь сильное недоумение, что Ульяне вдруг захотелось махнуть на все и вся рукой, повернуться и бежать со всех ног без оглядки из монастыря. Но понимая, что это выглядело бы еще более странным, чем все то, что происходило до сих пор, она сдержала свой душевный порыв и не сдвинулась с места. Изменилась лишь ее улыбка, став печальной.

Возможно, только неожиданно погрустневшее лицо Ульяны и сподвигло ошеломленного отца Евлампия на ответ. Запинаясь, он пробормотал:

– Дочь моя, грех аборта страшнее убийства. Ибо он не только лишает жизни ребенка, но и лишает его возможности принять Таинство Святого Крещения…

– Да я не об этом,– нетерпеливо отмахнулась Ульяна, не дослушав. – Аборт – это тяжкий грех, об этом каждая школьница знает, батюшка. А вот если женщине не дают даже зачать ребенка? Это грех или нет?

– А яко же, – перешел от смущения на старославянский батюшка. – Это великий грех перед Богом – препятствовать зачатию.

– Любыми средствами? – уточнила Ульяна.

– Любыми, – укрепившись духом, подтвердил отец Евлампий.

Ульяна торжествующе улыбнулась и заявила:

– Я так и знала! – После чего проникновенно добавила: – Спасибо вам, батюшка! Вы мне очень помогли.

Они помолчали. Отец Евлампий, растерянно поморгав глазами, все-таки не смог преодолеть искушения и полюбопытствовал:

– Дочь моя, не мое, это, конечно, дело, но исповедуйся, как на духу. Кто-то не дает тебе зачать ребеночка?

– Мне? – глядя на него невинными глазами, спросила Ульяна. Но говорила уже не она, а Дэнди.

Плох тот танцор фламенко, на которого никогда не сходил дух этого древнего испанского танца, называемый дуэнде. Одержимый им танцор творит на сцене чудеса, вызывая у зрителей восторг своим искусством. Но, однажды посетив Ульяну, дуэнде по каким-то причинам так и не покинул ее. Привыкнув к его существованию внутри себя, Ульяна даже дала ему имя, назвав, не мудрствуя лукаво, Дэнди. И теперь живший в ней бесенок требовал вознаграждения за долгое смирение. Решив не быть слишком строгой, Ульяна уступила ему.

Опустив глаза, кротким голосом она произнесла:

– Да что вы, батюшка! У меня другая беда.

– И какая же, дочь моя? – не удержался отец Евлампий от вопроса. И немедленно был наказан за свое любопытство.

– Я ведьма, поэтому зачать не могу, – горестно вздохнув, ответила Ульяна. – Бесплодные мы, ведьмы. Уж вам ли не знать, батюшка!

Отец Евлампий открыл было рот, но не смог произнести ни слова, и снова закрыл его, словно рыба, издав громкий чмокающий звук.

– Я вот что хотела спросить, батюшка, – вдохновенно продолжала Ульяна. – Если ведьма примет таинство святого крещения, то сможет ли она после этого зачать? У нас всякое об этом говорят, а вот что вы думаете?

Пышущее здоровьем румяное личико отца Евлампия приобрело серый оттенок. Он троекратно осенил себя крестным знамением, повернулся и почти побежал по аллее, часто семеня короткими ножками. Ряса мешала ему, и он приподнимал ее руками. Тяжелая железная дверь, ведущая в башню, где когда-то томилась в заточении одна из царственных особ, с тяжким грохотом захлопнулась за его спиной.

Глядя ему вслед, Ульяна невольно рассмеялась.