Все эти годы я активно работал: напечатал в газетах около 1300 заметок, репортажей, очерков, опубликовал в журналах более полутора сотен статей, выпустил два десятка книг, много трудился в документальном кино. Вы не найдёте здесь того, о чём я писал раньше. Разве что какие-то короткие фрагменты. Нет здесь и отрывков из двух моих, по сути автобиографических, книг — «Сувенир из Гибралтара» и «Взгляд с небоскрёба». Здесь только «из неопубликованного».
По правде сказать, я не собирался печатать всё это и первый раз дрогнул, когда сыновья и лучший друг, прочитав несколько книжек, заявили, что «всё это показалось им очень интересным». Потом одну из книжек прочёл главный редактор «Комсомольской правды» Владимир Сунгоркин и сказал довольно категорично: «Мы это будем печатать!». Я думаю, что он понял: народ перекормлен политикой и хочет почитать что-то «для души». Так в моей родной газете родилась и продолжилась эта рекордная по своей продолжительности публикация, которую можно сравнить только с мексиканскими телесериалами, но такое сравнение обижает меня. В «Комсомолке» печатался газетный, сокращённый вариант «Заметок». В этих трёх томах собрано всё.
Итак, март 1953 года. Мне — 20 лет. Я — студент 3-го курса ракетного факультета МВТУ имени Н. Э. Баумана. Моя семья: папа, мама и бабушка. Ни о какой журналистике я и не помышляю, и зачем начал вдруг делать эти записи — не знаю, объяснить не могу…
Итак, сентябрь 2000 года. Мне — под 70. Семьи нет. У меня четверо детей и четверо внуков. Жизнь, собственно, прошла. Эти книжки — её мелкие осколки…
Книжка 1
Март 1953 г. — февраль 1954 г.
Проснулся от всхлипываний и причитаний бабушки: «Умер, умер, Сталин умер…» Надо ехать в МВТУ. Чувствую необходимость какого-то единения. На площади Свердлова из окна троллейбуса видел, как на фасаде Дома союзов укрепляли его огромный портрет. Митинг в большой химической аудитории. Когда-то в эту аудиторию принесли мёртвого Баумана с разбитой головой, и тоже был митинг. Стояли очень тесно. Рядом со мной оказался Витька Чантурия. Слёзы брызгали из его глаз, как у клоуна в цирке…
Все разговоры об одном: что с нами будет, как жить завтра. С одной стороны, все понимали, что он не бессмертен, но мысль эту постоянно от себя гнали, внутренне свыкаясь с тем, что если он и умрёт, то это случится уже после собственной смерти, и все эти нерешаемые вопросы достанутся другим. И вот теперь действительно никто не знает, что со всеми нами будет.
Траурные флаги и заклеенные белой бумагой афиши. Все афиши на всех щитах заклеены белой бумагой — никогда такого не было. Очень изменились городские шумы. Пропали все голоса города, даже трамваи вроде бы не звенят и ездят тише. Но самое поразительное — звуки толпы. Тысячи людей формируются в толпы, стекаясь к Дому союзов в гробовом молчании. Слышно только шарканье ног. Ведь толпа — это всегда шум, крики, музыка, песни, пляски. Толпа в Москве всегда была праздничной, что усиливалось её оформлением: флагами, транспарантами, цветами. А здесь — тишина и ни одного цветного пятнышка. Серая, медленно ползущая, безмолвная толпа.