Заметки летописца

Всему этому, повторяемъ, нельзя. не сочувствовать вполн. Не нужно при этомъ, конечно, забывать дйствительнаго, полнаго значенія женщины въ человческой жизни, не нужно смотрть на нее какъ на одну рабочую силу. Какъ работникъ, какъ добыватель цнностей, женщина всегда уступитъ мужчин и, слдовательно, такой взглядъ на нее обрекалъ бы ее на вчное экономическое подчиненіе мужской половин общества. По счастію, достоинство человка, такъ сказать, его цна для другихъ, измряется другою, не экономическою мркою. И потому, женщина можетъ обладать полнымъ равенствомъ съ мужчиною въ силу своего духовнаго значенія, какъ жена, мать, какъ живая связь людей между собою, по поводу которой именно и сказано: не добро быть человку единому.

Но, такъ какъ это высокое значеніе часто забывается женщинами и попирается мужчинами, то необходимо, чтобы у женщинъ былъ твердый якорь, на которомъ он могли бы держаться при безпрерывныхъ опасностяхъ Этотъ твердый якорь — самостоятельная работа, независимое экономическое положеніе.

Пушкина ругаютъ

Начало этой исторіи, вроятно, памятно читателямъ Г. Погодинъ, ратуя противъ Костомарова, сослался на стихи Пушкина:

Тьмы низкихъ истинъ мн дороже
Насъ возвышающій обманъ.

Сослался онъ на нихъ въ простот души, предполагая, что каждое слово великаго поэта иметъ для насъ авторитетъ, составляетъ нчто важное и достойное вниманія.

Г. Костомаровъ отвчалъ, что ему удивительно, какъ можно ссылаться на эти пошлые стихи. Ибо какъ можетъ обманъ быть дороже истины?

Недавно г. Костомарову нашелся потакатель. Г. Орестъ Миллеръ въ своей стать «Русскій народный эпосъ передъ судомъ г. Соловьева» (смотри «Библ. для Чт.», мартъ. Критика, стр. 54), отзываясь неодобрительно о нкоторыхъ выходкахъ г. Погодина противъ г. Костомарова, для вящей силы прибавилъ:

«Онъ (Погодинъ) вооружается противъ г. Костомарова даже такимъ стихотвореніемъ Пушкина, въ которомъ между прочими странностями, народъ честится „безсмысленнымъ“. Именно, съ той точки зрнія, которой держится „День“, эти стихи и должны представляться такими, какими они представились г. Костомарову — пошлыми, и только пошлыми, хотя бы ихъ написалъ Пушкинъ.

Фактъ презнаменательный. Появились, изволите видть, нынче точки зрнія, съ которыхъ стихи Пушкина кажутся пошлыми, исполненными странностей и т. п. Представителями и носителями этихъ точекъ зрнія являются такіе люди, какъ г. Костомаровъ и г. Орестъ Миллеръ (о „Дн“ мы не говоримъ, ибо г. Орестъ Миллеръ только навязываетъ ему свою мысль), то-есть люди, судя по всему, образованные, свдущіе, преданные наук и притомъ люди зрлыхъ лтъ, а слдовательно, должно быть и зрлыхъ мыслей.

Кто же не одобряется ими? Пушкинъ; не одобряется самое прекрасное, самое свтлое явленіе нашей литературы. Пушкинъ у насъ есть явленіе, выходящее изъ ряду вонъ; онъ былъ воплощенный поэтъ; вс движенія его души и мысли носятъ на себ глубокій поэтическій характеръ, носятъ на себ печать красоты и гармоніи. И вдругъ — его стихи оказываются пошлыми! Ищите пошлости во всемъ, въ чемъ хотите, только не въ Пушкин.

Дале — Пушкинъ былъ простой, прямой, здравый человкъ; человкъ съ чистымъ сердцемъ, съ теплою и свтлою душою. Не было на его душ никакой болячки, не было въ его духовномъ стро никакого искаженія и извращенія; онъ былъ человкъ въ высокой степени нормальный. И вдругъ въ его стихахъ находятъ странности самаго дурнаго качества!

Правильное отношеніе къ Пушкину можетъ быть только одно — благоговніе передъ великимъ явленіемъ. Его мысли и рчи должны быть разсматриваемы какъ нкоторыя образцы прекрасныхъ человческихъ мыслей, прекрасной человческой рчи. Въ этомъ смысл, въ его мысляхъ и рчахъ воплощается несравненно больше мудрости, чмъ во множеств томовъ и головъ современныхъ мудрецовъ. Къ произведеніямъ Пушкина нужно приступать не иначе, какъ съ цлью питаться ими, извлекать изъ нихъ тотъ свтъ, то тепло, которыми они проникнуты.

Таково вообще значеніе поэтовъ, а изъ новыхъ поэтовъ всхъ народовъ едва ли есть другой боле чистый поэтъ, чмъ Пушкинъ.

Но приступимъ къ длу. Въ чемъ обвиняютъ Пушкина? Говорятъ, что онъ назвалъ народъ безсмысленнымъ. Посмотримъ, гд и какъ. Это мсто находится въ стихахъ, гд поэтъ говоритъ о слав. Поэтъ задумывается надъ глубокимъ, таинственнымъ смысломъ славы. Вотъ эти удивительные стихи:

Да, слава въ прихотяхъ вольна.
Какъ огненный языкъ, она
По избраннымъ главамъ летаетъ;
Съ одной сегодня исчезаетъ,
И на другой уже видна.
За новизной бжать смиренно
Народъ безсмысленный привыкъ,
Но намъ ужь то чело священно,
Надъ коимъ вспыхнулъ сей языкъ.