Жена Аркадия, назовём ее Тасей, после операции подружилась с хирургом. Ходила к нему каждый день, ухаживала за ним.
И он настолько доверился ей, что рассказал ей о своих тайниках за кафелем, где он, в кусках мыла, хранил золотые царские монеты.
И вскоре после этого почувствовал себя плохо. Очень плохо. И умер бы, если бы медсестра не увезла его с собой. Она отвезла его к себе в посёлок, откачала его. А поскольку она всё же медик, она сделала ему все необходимые анализы. И так получалось, что он отравлен. Понятно было кем. Когда, выздоровев, хирург с медсестрой вернулись домой, все его тайники были вскрыты и деньги исчезли.
Они вызвали к себе «антиквара» с женой и потребовали вернуть деньги. Иначе они подадут в суд за ограбление.
«Антиквар» сказал:
– Нет, вы не подадите в суд. Потому что тогда мы вызовем вашего сына, доктора наук, партийного. Как суд и общественность посмотрит на то, что его папа хранил в стене золотые царские монеты?
И на этом дело закончилось.
Вскоре после этого «антиквар» провернул ещё одно дело. Он никогда не забывал о том, что у него в американском банке лежат деньги, положенные туда до войны. А теперь, наверное, ещё и проценты накапали. Он подал заявление в Инюрколлегию. И через несколько месяцев пришёл ответ, что деньги, и немалые, там действительно лежат. И он может их получить, но рублями.
«Антиквар» отказался, и очень скоро его сын по туристической путёвке поехал в Польшу. Там он очень быстро женился на польке и вскоре уехал с ней к её родственникам в Америку. Доверенность на получение денег у него уже была с собой. Он эти деньги и получил. На эти деньги он купил себе дом и машину, а на остальные стал обеспеченно жить.
«Антиквар» собрался уезжать насовсем в Ригу. Дело в том, что вот-вот должны были вернуться в Кисловодск меховщики, посаженные несколько лет назад, а там, в Риге, про него, «антиквара», давно забыли.
Придя однажды к Борису, он, во-первых, подарил ему коврик из кусочков меха. Коврик прикроватный, чтобы лучше было вставать с постели босыми ногами, не на пол, а на мех, а во-вторых, он принёс ему мешок с кусочками меха и попросил спрятать где-нибудь, хоть в сарае.
– В сарае мокро. Хотите, я в музее филармоническом спрячу?
Боря к тому времени открыл при филармонии музей.
– Хорошо, – согласился «антиквар» и стал собираться в дорогу. Надо было продать квартиру, несколько дней пожить в гостинице, пока оформятся документы. После этого уже можно было и уезжать.
Перед отъездом он пришёл к Боре, посмотрел на его коврик и сказал:
– Что это за коврик? Просто неудобно, возьми другой, хороший.
Он положил хороший возле кровати Бори, а плохой взял себе. Потом они пошли в музей, и там Борис вернул Аркадию его мешок. На глазах у Бориса «антиквар» вытащил из коврика бриллианты (на бриллианты Боря каждый день вставал босыми ногами!) и всыпал их в мешок. А из мешка вынул и показал Боре пачки денег, золотые червонцы и пистолет. Настоящий пистолет, за который Борю, если бы пистолет нашли, посадили бы.
Аркадий знал, что Боря доносить на него не побежит.
Итак, он уехал в Ригу.
Вот на этом рассказ Бориса об «антикваре» закончился.
– Что же дальше-то было? Всё, значит, у этого негодяя было хорошо?
– Нет, – сказал Боря. – Дальше в Риге он купил квартиру. Когда он зашёл в гости к своим нынешним соседям, он вдруг увидел на стене голландский пейзаж с тремя пустыми квадратами. Это была та самая картина, из которой он вырезал три женские головки.
А вскоре на него было совершено покушение, видно, не все забыли о его доносах.
Его принесли домой, но жены не было дома, и его занесли к соседу.
Там он под картиной с тремя дырками и умер.
Жена поехала в Америку к сыну и даже вышла там замуж за миллионера, но жизнь её была омрачена смертью сына. Было такое впечатление, что его отравили. Скорее всего, его польская жена, с которой он хотел развестись.
Вот так всё это и закончилось. А женская головка, милейший портрет, висит сейчас на стене в квартире Михаила Задорнова. Году в 1990-м этот портрет был продан Михаилу Николаевичу Борисом.
За словом в карман
Поиски и находки
Порой в науке гениальные находки лежат вне магистрального пути учёного. Вот и меня давно уже влекло к себе слово «хулиган». Я чувствовал, что есть в нём что-то необычное, предполагал, что этимологические его корни уходят в глубь европейской культуры, желательно западной.
Но время шло, более неотложные проблемы занимали меня, и я было совсем забыл о своём предвидении, как вдруг…
О, это вдруг, с которого начинается всё необычное. Вдруг получаю из Тамбова письмо: «Приезжайте в Лондон, есть для вас кое-что, связанное с хулиганством…»
Это учёный собрат, зная мой интерес к слову, раскопал в тамбовских архивах ценнейшие сведения о лондонской версии интересующего меня слова.
Радости моей не было предела. Ещё бы, ведь слово «хулиган» имеет ещё и народно-хозяйственное значение. Зная происхождение его, можно активнее бороться и с самим этим постыдным явлением.