Закон о тюрьмах

Та виртуальная реальность, в которой вы пребывали до сегодняшнего дня — результат коллективной работы многих разумов. Разумов заключенных. Все они прошли обработку сильнейшими гипнотическими средствами, почти полностью лишены личностных воспоминаний и погружены в глубочайший сон. Все верят в наступивший конец света и ежедневно видят последствия Божьего гнева. И все они живут совершенно иной жизнью, нежели в повседневности! Как меняются люди, вы бы знали… взять хотя бы того красавца, что представился вам как Дуб Лоллипоп. Уж извините, я просматривал ваши записи ваших приключений — по долгу, службы, разумеется; наши технологии это позволяют. Так вот, этот миляга Лоллипоп «доматывал» уже третий срок за превышение необходимой обороны. Он буквально исполосовал ножом какого-то забулдыгу на автостоянке, пытавшегося украсть у него магнитолу. Настоящее имя Лоллипопа — Хорст Малин, 38 лет, был подключен к Системе из фрайбургской уголовной тюрьмы уже более четырех лет. Представляете — четыре года там, да еще в таком виде! После бурной встречи с вами Малина условно-досрочно освободили — спецкомиссия во Фрайбурге решила, что он уже достаточно наказан. Вы бы видели его в жизни — настоящий псих! Но — как только попадает в Систему, моментально преображается: из угрюмого мстительного субъекта с манией преследования, коллекционера гей-порнографии и поклонника Гитлера он превращается в добрейшего, общительного и, в сущности, абсолютно безопасного для социума типа. Выходит на свободу, и все по новой. Очень тяжелый случай. Если выкинет что-нибудь снова — останется в тюрьме навсегда. В обычной, с каменными стенами и жестокой охраной.

Гораздо чаще повторное лечение не требуется. Уверен, Гай, у вас именно такой случай. Вы и в ходе лечения проявили положительную динамику — начать с того, что сохранили себя, как личность, не подменяя ее бредовым порождением фантазии. Мы предпочитаем не наказывать, заключая преступников в тесные камеры, где им легче обмениваться опытом, но — корректировать индивидуальные поведенческие императивы, лежащие на самом дне психики. И тут срабатывает мощное оружие, коим не пользовалась еще ни одна пенитенциарная система мира — культурно-религиозные архетипы цивилизованного европейца. Впрочем, вы сами все видели, и, думаю, сделали выводы.

Ваше преступление (напомню — теперь вина за него снята, вы чисты перед обществом) — немотивированное насилие, грубое обращение с вашими домашними, далеко не самое страшное, по сравнению с тем, за что попадают в Систему, и я считаю — вы полностью излечены…

— Насилие? — Гай прервал Ягелло горьким смехом, — грубое обращение? Что еще придумаете?

Он закашлялся, прикрыл усталые глаза от яркого света. Ягелло смиренно сложило руки перед собой и смотрело в одну точку, словно зная, что Гай сейчас скажет.

— Всю эту ерунду Стеф сочинила, чтобы получить развод и мои деньги. И синяки себе сама поставила. Я бы и пальцем её не тронул, не говоря уже о ребенке!

— Мне приходилось заглядывать в ваше дело, — вздохнуло Ягелло, — я знаю, что вы считаете себя невиновным. Но для нас священно решение суда.

— Господи, какая дурость все это. Я-то думал — отсижу два месяца на нарах, и все претензии ко мне сняты. Знать бы, чем вы тут занимаетесь — в жизни бы не согласился на это «лечение».

— Но суд…

— К черту ваш суд!

— Понимаю вас, — Ягелло терпеливо приопустило полукружья фарфоровых век, — многие говорят так. Возмущаются. Но рассудите здраво. Если мы откажемся исполнять решения суда — основы гражданского общества, его краеугольного камня, решения которого обязательны даже для президента и Бундестага — мы все с нашей просвещенной демократией окажемся на дереве, и в одной руке у нас будет банан, а в другой — корявая суковатая дубина.

Гай устало откинулся на подушке.

— Кстати, Гай, согласно пункту 24 Федерального «Закона о тюрьмах» от 12 декабря 2013 года, все сведения о программах лечения и любых событиях, имевшие место в виртуальном пространстве Системы, находятся в открытом доступе на нашем сайте. Если бы вы интересовались, могли бы и ознакомиться заранее.

Гай только усмехнулся. До того ли ему было тогда?

— И что же, — сказал он, помолчав, — все эти люди, детишки, женщины… плоды моего воображения?