Закон о тюрьмах

Целую вечность Гай дремал и наслаждался покоем. Потом воспоминание о последних минутах перед забытьем кольнуло сердце, и он вздрогнул в своем белом коконе. Значит, так это бывает? Значит — мертв…

Хриплый стон сорвался с его губ, и тут же вернулся шелестящим эхом.

Куда меня теперь? Ад или рай? Чистилище?

Гай приоткрыл веки и с усилием наклонил голову, но увидел только ту же стерильную, снежно-сахарную белизну. Он лежал на мягчайшем ложе, затянутом белой материей. Подняв руку, он долго смотрел стеклянным взглядом на облегающий тонкий рукав непонятного просторного одеяния все того же белого цвета.

Видимо, все-таки, рай.

Эта мысль не принесла ни радости, ни разочарования.

Гай словно продолжал спать с открытыми глазами. В какой-то момент он осознал, что у белой бесконечности над головой имеется потолок, и довольно низкий. Вслед за этим он сделал еще одно открытие — тут имелись и стены, а значит, он находился в некоем помещении. Все здесь было ослепительно белым… неудивительно, что он не сразу понял, где находится. От потолка бесшумно отделилась белая меланхоличная змея с одним глазом и скользнула к самому лицу Гая.

— Как вы себя чувствуете? — пришел откуда-то голос.

«Как вы себя чувствуете… увствуете… какствуете…» — зашипело эхо.

— Вос-хи-тительно, — прошептал Гай одними губами, — но нем-ного тревож-но.

— Отдыхайте. Я пока распоряжусь насчет завтрака. Вы ведь очень голодны, Гай, — тихий бесцветный голос звучал как бы со всех сторон одновременно, и Гай не мог бы сказать, мужчине он принадлежал или женщине. Змея скользнула в сторону, свернулась кольцом чуть в отдалении — воплощение спокойной, ненавязчивой заботы. Не змея, понял Гай. Камера на гибком проводе.

Он сел на кровати, коснулся голыми ступнями прохладного гладкого пола. После стольких дней блуждания по холмам из пепла и пыли — до чего приятно. Ощупал лицо, шею — царапины и рваные раны исчезли. Выбитые зубы вернулись на место. Невероятно.

Рай. Ты в раю.

Кроме белой мягкой койки в комнате ничего больше не было. Лишь за изголовьем, под полиэтиленовым чехлом неясно проступали очертания идеально круглой, массивной конструкции, уходящей прямо в стену. Гай вздрогнул — вспомнилась Мясорубка. Всё, всё, расслабься, это уже в прошлом…

Бесцветный голос оказался прав: Гай чувствовал дикий голод. Ему стало немного грустно. Вот так живет человек, размышляет о жизни на небесах, мечтает о каком-то сверкающем идеале, о поющих ангелах, о серебряных вратах и прочее, и прочее… а здесь — покой, белизна, невидимый некто предлагает угоститься завтраком. Все так прозаично. Он вновь оглянулся на прикрытую чехлом круглую нишу в стене.

— Лягте, пожалуйста, обратно, — вернулся голос.

Гай подчинился. В то же мгновенье в стене возникла дверь, и койка бесшумно выскользнула через нее в такой же белый коридор.

— Где я? — спросил Гай у потолка.

— В безопасности. Вы что-нибудь помните?

— Помню, я умер…

— Это нормально. Как и журчание в желудке. То и другое мы быстро исправим.

— Но послушайте… — начал Гай и осекся. Плавно движущаяся койка (что-то вроде медицинской каталки, вот что это такое — понял он) выкатилась за поворот и оказалась в коридоре с решетчатыми стеклянными стенами. И сквозь стены лилось яркое утреннее солнце!

— Бог мой, — простонал художник, — солнце… это же солнце!

— Да, вам повезло. Сегодня отличная погода. Вы, конечно, хотите побыть здесь немного, и я не стану возражать.

— Спасибо, о спасибо! — по грани сознания скользнула тень удивленья — невидимый хозяин угадывает все его желанья — но тут же исчезла: конечно же, здесь не может быть иначе. Не до того было Гаю: он окунался в солнечный свет и тепло, без которых жил так долго!

Вскоре бесцветный голос напомнил разомлевшему, постанывающему от наслаждения Гаю о необходимости подкрепиться:

— Нужно придерживаться расписания. Испортите себе желудок.

— Какое это теперь имеет значение? — грустно усмехнулся Гай.

Койка покатилась дальше — в тенистый прохладный проем под округлой аркой розового мрамора. Здесь почувствовалось дыхание сада: в отдушины под потолком просачивался аромат спелых яблок и дурманящее благоухание сочной свежескошенной травы. К ним почему-то примешивался слабый, но явственный запах хлорки. А услышав далекое цвирканье птиц, Гай чуть не засмеялся от счастья, но тут же лицо его посерело от неожиданной мысли.

Чем я заслужил все это? Господи, что я сделал хорошего? Неужто такое счастье мне за то, что отправил в Мясорубку столько ни в чем не повинных людей?

В тишине колеса койки едва слышно скрипели по блестящему изумрудно-зеленому паркету.

Я ведь всех здесь увижу. И тех детей, и Лоллипопа, и… Кати. Простят ли они меня когда-нибудь?

— Гай.

— Да?

— Я накрыл для вас стол не в кабинете, а на веранде. Вы ничего не имеете против завтрака в неофициальной обстановке?

— Ну… что за вопрос. Было бы классно!

— Я рад это слышать, — проинформировал голос, с таким же спокойствием, с каким говорил бы о парламентских выборах в Исландии или способах изготовления рождественских украшений из оберточной бумаги.