Загадочная душа и сумрачный гений

«Спасибо, Астред Лингрен. Или почему плохо быть тупым. Так вот чего мы боимся! И за кого… и правильно трусим: теперь у нас есть слабое место. И в него, если что, будут бить. Со всей силы, наверняка. Если не дураки. Только с дураками мы нынче не играем…

Первый абордажник флота, морской бронекавалерист-железнодорожник, военно-полевой дружбан и собутыльник непутевого Мишки-сорванца — это одно. А вот фаворит Великого князя, которому брат самодержец соизволил даровать право регентства, плюс флигель-адъютант Государя Императора и, до кучи, — один из приближенных офицеров главного опричника Зубатова, — это нечто совсем иное. Шило в мешке не утаишь. И у этого „совсем иного“ скоро появляется жена, а затем, даст Бог, будет и ребенок…

Спасибо судьбе и балковским гормонам за наше уютное домашнее счастье. Но, Вася, если ты планируешь и дальше разруливать всероссийские проблемы, включай-ка свои колядинские мозги, чтобы сперва порешать собственные дела. Чтобы нас за это то самое счастье не ухватили. Каленым железом. Все рассуждения о том, что здесь, в этом времени, ТАК не принято, бесчестно и всякую тому подобную влажную галематью, мы оставим наивным идеалистам или дуракам. В невидимой войне приемлемы все средства, если они эффективны и ведут к заданной цели. Для наших врагов это так, во всяком случае.

А поскольку всякая война есть „путь обмана“, как учит старый, мудрый Сунь Цзы, придется наводить „тень на лунный день“. Время пока есть, но чуйка не зря напомнила о приоритетах. Значит, начнем подбирать себе подходящую столичную „личину“. Бретер-дуэлянт? Игрок картежный или биржевой? Похотливый лавелас с задатками альфонса? Циничный, расчетливый карьерист и взяточник в одном флаконе? Отмороженый фанат бегов, автогонок, яхт, катеров и прочей новомодной аэронавтики? Или попробовать перемешать все это великолепие в изящной пропорции?.. Да? А, может, туда и светского гомосексуалиста пару капелек для шарму и вящей убедительности добавить?

Кстати, легенды для Вадика и Петровича также требуется тщательно продумать, ведь и их возьмут в разработку мои коллеги-визави из Лондонов-Парижей. Это неизбежно.

Ох, жизнь моя, жестянка…»

* * *

Промозглый, густой туман окутывал все вокруг. Его мутная мгла прятала от глаз дежуревшего у сходни сонного матроса частокол фабричных труб, решетчатые хоботы портовых кранов, пакгаузы, трубы и мачты многочисленных судов, ошвартованных рядом с черной тушей пожилого германского сухогруза, или стоящих в доках поодаль. И только булыжники, которыми была вымощена причальная стенка, тускло поблескивали бурыми округлостями в желтом пятне света от газового фонаря.

Где-то внизу, между бортом гамбургского трампа и толстыми дубовыми сваями причала, напоминая о своем незримом присутствии, лениво хлюпала Темза…

Маслянистую, мутную, желто-зеленую воду главной реки Британии рассмотреть в белесом воздушном киселе было невозможно. Ее можно было только слышать. И обонять. Вдыхать этот истинный лондонский аромат, который, один лишь раз коснувшись ваших ноздрей, запоминается сразу и на всю жизнь. В нем, в особых пропорциях изысканного букета, сплелись дивные парфюмы гниющих водорослей и дохлой рыбы, нанесенного приливами из глубин Ламанша ила и неизбывных миазмов уличных нечистот города, считающего себя столицей Мира.

Этой тошнотворной вонью Лондон пропитан от подвалов, и до крыш. В разных пропорциях и концентрациях, но так он пахнет везде. Он надменно источает на Вас свое высокородное амбре в Вестминстерском аббатстве и у подножия колонны Нельсона так же, как в банкирском Сити или у дальних старых доков Истэнда.

Аборигены к тому, что их родной город пахнет именно ТАК, естественно, привыкли. Пожалуй, на генетическом уровне. Как привыкли они к утренним умываниям из раковин с заткнутой сливной пробкой. И постепенно, как фронтовики свыкаются с тошнотворным, сладковатым запахом тлена, принюхиваются к навязчивому душку Темзы чужаки, коим приходится бывать здесь достаточно регулярно.

Но для человека, попадающего в Лондон впервые, этот интимный штрих к портрету английской столицы становится полным откровением. Сравнимым по силе морального воздействия лишь с моментом, когда желанная, очаровательная женщина ложится к Вам в постель, не посетив предварительно ванной комнаты…

* * *

Видавший виды, пошарпанный трудяга «Майнц», чьи трюмы были задраены еще с вечера, поскольку проверка груза, составление коносаментов, равно как и все остальные портовые формальности, его пожилой капитан и владелец Ульрих Рогге закончил еще до захода солнца, был готов к отплытию. Уйти он мог еще вчера. Ведь вечерние туманы в апрельском Лондоне, в сравнении с утреними, кажутся лишь легкой дымкой. Но…

Обычное дело: несколько матросов до сих пор не вернулись на борт из портовых кабаков. Другой шкипер плюнул бы на это и давно снялся. Еще пара заходов здесь, потом до Данцига, домой доползти, — это вам не через Атлантику в ноябре месяце бултыхать. Да и экономия, опять же, какая никакая. Ушел бы и сам Рогге. Но только не в этот раз.

— Дитрих! Ну, что у тебя там?