Загадочная душа и сумрачный гений

По мере того, как Михаил читал, на лицах офицеров можно было увидеть всплески самых разных эмоций. От безмерного удивления и немого потрясения, до сумасшедшего восторга. Кто-то, сорвав с головы папаху или фуражку, истово крестился, кто-то, ошалело пихая в бок остолбеневшего соседа, переспрашивал: «Что это он говорит? Конституция? Это как понимать? Или революция там у них, в Питере, а нам и не говорили?» Кто-то, потупив взгляд, бурчал под нос: «Ох-ё… не было печали. Сейчас в деревне черт-те что начнется. Опять палить бы не начали…» А кто-то, просто обнажив голову, как это сделал каперанг Юнг, шептал одними губами, как молитву: «Господи, милостливый, свершилось! Дождались… Слава Тебе…»

В Императорском Манифесте было также декларировано, что в скором времени, как только правительство отработает механизм, произойдет списание выкупных платежей крестьянам, и передача общинам части министерских и удельных (по 25 %), а также части помещичьих земель. Последние изымаются за непогашенные срочные ссуды и кредиты в размере половины заложенных площадей. С 1-го марта на прием земель в залог вводится пятилетний мораторий с недопустимостью перезаклада. Остальная часть просроченных помещичьих долгов казначейству подлежит списанию по убыткам, у частных банков она выкупается государством за четверть стоимости с рассрочкой в пять лет.

Списание выкупных платежей станет возможным благодаря контрибуции с Японии. Будут списаны с крестьян податные недоимки, имеющиеся на январь сего года, а их долги помещикам перейдут на казну, она будет погашать их в течение пяти лет в равных долях. Передача и разверстка общинам дополнительной земли будет организована губернскими властями при участии Минисельхоза, МВД, Госконтроля и земств.

В целях успешной реализации переселенческой программы, а также планов развития сельского хозяйства и промышленности, изменят закон 1887-го года о паспортизации, которая становится всеобщей и обязательной для взрослого населения Империи. При этом для выдачи паспортов дееспособным членам крестьянских семей ни согласия хозяина двора, ни мужа (для замужних женщин) не требуется. Всеобщая паспортизация должна быть проведена к весенней посевной 1907-го года, совместно с переписью населения и Последним переделом — переразверсткой семейных наделов в крестьянских общинах с целью ликвидации чересполосицы, под контролем земских органов…

* * *

Итак, то, что вчера многим казалось сказкой, фантастикой, некоторым — единственно достижением возможной грядущей революции, а кому-то страшным сном, свершилось. Россия порывала со средневековьем, и устами Императора признавала самого темного, самого забитого, самого бессловесного, самого последнего своего человека ЛИЧНОСТЬЮ и ГРАЖДАНИНОМ. Только была ли страна к этому готова? Несомненно. Три революции в нашем мире — тому непререкаемые свидетельства. Была ли к этому готова на тот момент государственная элита? Безусловно, нет.

И Николай прекрасно понимал и степень личного риска, и монструозность того воза проблем, который придется разгребать после дачи «конституционного манифеста». Но здраво рассудив, признался самому себе в главном: три революции и расстрельный подвал в Екатеринбурге, как финал, куда страшнее…

Из субъективных моментов, поспособствовавших его твердости на избранном пути, кроме «Вадик-фактора», необходимо отметить неожиданную поддержку царя со стороны Великого князя Сергея Александровича. Узнав о мятеже, замышлявшемся Владимиром Александровичем и Николашей, он пребывал в Москве в расстроенных чувствах, а после конституционного Манифеста и очередной ссоры с Ники, закончившейся прошением об отставке, уехал в Дармштадт вместе с супругой. К его удивлению, вскоре туда с дочерью заявился сам кайзер. Они пробеседовали о судьбах России, Германии и Европы почти до утра. А через три дня в Санкт-Петербурге произошло окончательное примирение дяди с племянником, после чего Сергей Александрович принял шефство над гвардией.

Глава 3 Встречи под Тверью

Станция Редкино. 15 марта 1905-го года

— Нет, господа, не беспокойтесь об охране. Я приглашаю Василия Александровича прогуляться со мной вдвоем. Далеко мы вряд-ли уйдем и от вас не скроемся, — Николай задумчиво усмехнулся, — Вокруг, как видите, только ели, да сосны. Тем более, судя по его славным боевым делам, за безопасность моей персоны волноваться не стоит. В обществе капитана Балка я под надежной защитой.

И царь, повернувшись к адъютантам, Фредериксу и Спиридовичу спиной, коротко глянул в глаза, поманил кивком.

— Пойдемте, любезный Василий Александрович, подышим. Подальше от всех этих паровозов, а то уже дымом пропахли…